История одной курсистки. Часть X
2015-07-26 Mikołaj Zagorski, перевод с польского и белорусского Dominik Jaroszkiewicz (Mikołaj Zagorski, Dominik Jaroszkiewicz)
Часть X
За роковыми рубежами
В августе 1914 года в Вильно нарастала шовинистическая истерия. На какое-то время дезориентированы были все. Кто-то совсем потерял голову, кто-то лишь ненадолго попал в «помутнение разума». Понимания, что единственным правильным в данной ситуации для всех воюющих сторон будет лозунг поражения местной буржуазии, Ленин в 1914 году очень скептично оценивал перспективы агитации с подобной программой. В отчаянии он даже сделал предположение, что для агитации против войны революционеры должны будут идти на войну и вести пропаганду в перерывах между бессмысленными убийствами таких же угнетённых по другую сторону фронта. Ленин прекрасно понимал, что до фронтовых братаний и даже до пассивных бойкотов далеко, а взаимные жертвы российского крестьянства и немецкого пролетариата во имя будущих революций в империях неизбежны. В первые недели войны Цётка не избежала шатаний, но у неё хватило мудрости (в отличие от Плеханова или Петлюры) оставить их при себе. Не отвергая грабительского характера войны, она некоторое время пыталась оценить меру необходимой оборонительности. Разбираясь как в газетных новостях, так и в личных впечталениях от ставшего прифронтовым Вильно, Цётка вскоре поняла, что Белоруссия и оборонительные ожидания её населения взяты царизмом в заложники грабительской политики. Вскоре после приезда в Вильно она устроилась на заработки в госпиталь, куда с каждым днём всё больше привозили солдат с фронтов войны за передел мира крупнейшими капиталистическими объединениями. Работать в госпитале - это был единственный способ быть полезной и хоть немного заработать на жизнь в условиях прифронтовых торговых спекуляций. Цётка почти перестала оглядываться на патриотическую истерию весьма быстро, в декабре 1914 года она уже вела в госпитале активную антивоенную агитацию.
Просветительская и благотворительная работа 1910-1913 годов в новых условиях всё более затруднялась. Какая-то культурная жизнь белорусов была ещё возможна в Вильне, но с недели на неделю в городе всё сильнее пахло фронтом. Многие белорусские печатные органы закрылись в первые месяцы войны. Их убило не только введение военной цензуры, но и мобилизация многих белорусских писателей и поэтов. Призвали Якуба Коласа, Максіма Гарэцкага, А. Гурло, А. Аўэйцэвіча, Лявона Гмырака и Ф. Умястоўскага[1], который был белорусом среди своих братьев поляка и литовца.
Оставшиеся какое-то время держались. В 1915 году в белорусском клубе смогли даже поставить любительский спектакль «Паўлінка» по пьесе Янка Купалы и «Залёты» первого белорусского драматурга Дуніна-Марцінкевіча (1808-1884). Но приближение фронта и продовольственная спекуляция к зиме заморозили почти всякую культурную жизнь в Вильне и не только белорусскую. Под гнётом военной цензуры и общего подорожания Янка Купала вынужден был летом 1915 года остановить выпуск газеты «Наша ніва».
«У студзені 1915 года за антываенны артыкул "Думкі" Янка Купала, як рэдактор «Нашай нівы», быў прыцягнуты да судовай адказнасці. Астатнюю справу дакончыла вайсковае палажэнне - 7 жніўня 1915 года свет пабачыў апошні нумар газеты - 31-й. У канторскай кніжцы "Нашай нівы", праўда, захаваўся запіс: "8 жніўня. Купале на дарогу 5 рублёў"».[2]
Юзік Пашкевіч
В госпитале Цётка взяла себе под ответственность один из бараков инфекционного отделения. Едва она приступила к обязанностям, как в госпиталь поступил её брат Юзік, с которым они некогда жили на фольварке Тарэсін. Его два раза ранило и один раз контузило в боях у Гродно 28 августа 1914 года. 18 октября он вернулся в армию и продолжил командовать ротой в прежнем звании подпоручика, а 10 февраля 1915 года был убит при атаке на позиции немецкой армии у того же самого Гродно.
«Наша ніва» поместила в тексте некролога фрагмент одного из последних писем брата Пашкевічанкі: «Як толькі прыехаў, то зараз атрымаў роту і ўжо камандую ёю трэці месяц. Людзі мае вельмі добрыя і любяць мяне, бо калі пачулі, што мяне хочуць перавесці ў другую роту, то прасілі не пакідаць іх... Яны знаюць, што за іх плечы не схаваюся, як будзе туга, і кожную мінуту могуць забіць...»[3]
Узнав весть о смерти сына, Ганна Пашкевіч пережила тяжёлое нервное потрясение и стала по много раз в день ходить по дому и окрестностям без видимой цели. Ближе к весне 1915 года Алаіза и Войцэх встретились с одним из фронтовых знакомых брата и перезахоронили его в Гродно, имея на уме после войны перевезти его прах на кладбище вблизи деревни Стары Двор. Немного прошло времени и в госпитале в окрестностях столицы оказался теперь сам Войцэх.
После похорон брата Цётка вернулась в госпиталь. Там она работала почти год.
В 1915 году Цётка написала последние известные стихи. Это фольклорная обработка под условным названием «Адкрый пані ...». За 1914 год ей были написаны два стихотворения. Интересно ознакомится с одни из них.
Арлы-брацьці, дайце скрыдлы,
Бо унізе жыць мне збрыдла,
Кіньце кожны адно пёрка,
Бо жыць ўнізе стала горка.
Хачу, арлы, ляцець з вамі
Над гарамі, над мурамі,
Крыльлем хмары расьсякаці,
Сьмела ў неба заглядаці,
Жыць ў аблоках над зямлёю,
Скрыдлы раніць ў страшным бою,
Кроў з-пад сэрца людзей піці
I ўгару к сабе ўзнасіці.
Арлы-брацьці, дайце скрыдлы,
Бо між людзі жыць мне збрыдла,
Кіньце кожны адно пёрка,
Бо унізе жыць мне горка!
По стихотворению видно, что и в 1914 году Цётка осталось такой, какой мы её помним по 1905 году. Она смутно надеялась на новый революционный подъём, но не могла рационально определить логику его появления. Не только она не могла; логику революционного подъёма не мог уловить даже Ленин, который написав к тому времени «Философские тетради», незадолго до Февральской Революции 1917 года обмолвился, что в ожидании движения масс рассчитывает сделаться в эмиграции дряхлым стариком.
В 1914 году Цётка решила остаться с народом и помогать жертвам войны, бессмысленность которой для трудящихся она разглядела очень быстро.
«Вялікія палаты-казармы з дашчанай падлогай, з крывымі рамамі акон, якія не адчыняюцца, дваццаць, трыццаць коек у адной палаце з прадушанымі сеннікамі, маладыя і немаладыя, апаленыя хваробаю твары на шэрых, кепска памытых бальнічных наўлечках... Нехта трызніць, нехта просіць піць, нехта моўчкі ляжыць, уставіўшыся шклянымі вачыма ў столь, і невядома, катораму з іх цяжэй, да каторага перш бегчы. Пахне карболкаю, падгарэлым супам, і страшэнная духата, няма чым дыхаць.
Міласэрная сястра Алаіза Пашкевіч ходзіць ад ложка да ложка: таму трэба даць лякарства, таго перавязаць - у інфекцыйны барак трапляюць і параненыя, - таму сказаць слова надзеі, падтрымкі.
А вось у калідор памалу выйшлі тыя, што пачынаюць ачуньваць, з імі ў міласэрнай сястры свае размовы.
- Што, ачуньваеце памаленьку? Зноў на фронт вас пагоняць, ваяваць за цара, за айчыну? А што даў вам цар, што дала такая вайна, такая айчына - раны, тыфозныя вошы?..
Хворыя слухаюць, згодна ківаюць галовамі.
Так, сястрыца, усё так, святую праўду кажаш, але што рабіць, мы бязвольныя, куды нас пагоняць...
Бязвольныя? Куды вас пагоняць?.. Вось вам афішкі, лістоўкі... - І міласэрная сястра вымае з кішэняў халата пракламацыі. - Чытайце, што тут напісана, і рабіце так, як напісана...
Крытык М. Мілючанка ў часопісе «Шлях моладзі» (Вільня, 1936 г.) пісала:
«Найлепшаю падзякаю Цётцы, доказам яе самаахвярнасці былі лісты, у вялікай колькасці атрымоўваемыя ёю ад жаўнераў, якія пакінулі баракі і апынуліся зноў на фронце альбо выехалі дахаты. У гэтых лістах апошнія горача дзякавалі Цётцы за яе помач у часе іх хваробы, за шчырае падтрыманне ў хвіліны духоўнай знямогі, а таксама за словы ідэйнага ўсведамлення»».[4]
Другое описание: «Хворыя вельмі палюбілі медыцынскую сястру Алаізу Пашкевіч. Пакідаючы тыфозны барак, яны шчыра дзякавалі яе за вялікую ўвагу і цеплыню, а пасля пісалі лісты. Многа лістоў прыходзіла Цётцы з акопаў, куды адпраўляліся ачуняўшыя салдаты».[5]
В упоминаемый госпиталь попал начинающий белорусский писатель Максім Гарэцкі. В позднейших воспоминаниях он писал: «Загадчык "Мішмерас Хойлема"[6] доктар Ром быў блізкі друг Івана Луцкевіча. Тут жа працавала міласэрнаю сястрою і клала пад падушкі "Нашу Ніву" нябожчыца Цётка, наша незабытная пяснярка і рэвалюцыянерка Алёізія Пашкевічанка. Гэны гошпіталь быў наогул самы лепшы з усіх, якія відзіў я за час вайны; после-ж таго, як мяне даведаўся Іван Луцкевіч, я ляжаў там як у сваёй хаце пад апекай маткі і добра лепшаў».[7]
Впечатления от первых месяцев войны и пребывания в госпитале были использованы Максімам Гарэцкім в интереснейшем романе «Віленскія камунары». Рассказчик, крестьянин Мацей Мышка, имеет довольно незатейливую и прямолинейную позицию, совпадающую с позицией околоофициальной литературной критики 1930-х годов, но автор не разделяет его линейный взгляд. Автор показывает, как легко в напряжённой классовой борьбе противоположности менялись местами, он заворожен попытками разгадать логику судьбоносных для человечества исторических событий. В «Віленскіх камунарах» выведена Цётка, у которой рассказчик простодушно видит националистический уклон. Налагая на текст рассказчика авторскую оценку, Гарэцкі показывает революционерку во всей сложности исторической обстановки. Основная часть действия романа разворачивается после немецкой оккупации Вильны.
При приближении фронта к Вильне царская администрация эвакуировала некоторые архивы, помогла капиталистам вывезти оборудование с заводов и вместе со станками из Вильны поехали в российский тыл два одиозных памятника - Муравьёву-вешателю и Екатерине II. Последний памятник известен своей надписью, в которой императрица в отношении Литвы (которая никогда до того не управлялась ни великороссами, ни из Петербурга) провозглашала: «Отторженная возвратихъ».
Немецкие войска вошли в Вильно 15 сентября 1915 года. Последующее описано у Кайриса в воспоминаниях:
«Нямецкая акупацыя адразу спаралізавала грамадскае жыццё, спыніла выхад прэсы, не дапускала арганізаванай дзейнасці, праз вайскова-адміністрацыйны апарат скавала ўвесь край і пачала бязлітасна ачышчаць яго. Вільня адразу апынулася пад пагрозай голаду. Трэба было ратаваць ад галоднай смерці дзяцей і арганізоўваць ім прытулкі. Неўзабаве пачало галадаць масавае насельніцтва, і немцы былі змушаны даць дазвол на арганізаванне публічных сталовак для народа і выдзеліць ім крыху харчоў. Так пачалася праца ратавання ад голаду, і Цётка жыва ў яе ўключылася»[8].
Немецкая оккупация привела к коммуникационному, а затем и политическому расколу белорусского освободительного движения. Реакционеры, вроде Скирмута или Радзивиллихи, оставшиеся при чисто патриотическом понимании задач, приветствовали немцев, предполагая в монархии Гогенцоллернов выторговать для себя более выгодные условия чем в романовской.
Военное поражение самодержавия извне непременным условием освобождения Белоруссии считала фракция, во главе которой стояли Б. Эпімах-Шепіла, Д. Жылуновіч, Б.Тарашкевіч, А. Бурбіс. Победа царизма может привести лишь к возрождению реакционной национальной политики, - полагали они. Вместе с тем, большое внимание к военному поражению царизма отражало их неверие в силы трудящихся классов романовской монархии вообще и Белоруссии в частности.
На антивоенной агитации сосредотачивались многие авторы газеты «Наша Ніва»: Я. Купала, Я. Колас, Л. Гмырак, А. Гарун, М. Гарэцкі, А. Уласаў. Для них было очевидно, что внешнее поражение царизма не обязательно, что царизм должны победить трудящиеся самой романовской монархии при гораздо меньших издержках, чем в случае оккупации. Если последнее первоначально было абстрактной гипотезой, то в пользу этого взгляда (которого также придерживался Ленин) говорил такой моральный аргумент, что Белоруссия не обязана жертвовать немцам как заложница царизма, и будет лучше, если край пострадает меньше, чтобы он смог быстрее восстановиться и дать более мощный отпор царизму.
За победу царизма высказывалась самая малочисленная фракция, во главе которой стояли Я. Драздовіч и З. Бядуля. Аргументация их была наивная - царизм даст автономию в благодарность за помощь против германского наступления. Под этой аргументацией была основа в виде некоторых уступок царизма после фронтовых поражений: «Акрамя дазволу на ўвядзенне беларускай мовы ў школах, у сакавіку 1915 года віленскі губернатар зацвердзіў статус "Беларускага таварыства дапамогі пацярпелым ад вайны"».[9]
Цётка, судя по всему, относилась к антивоенной фракции. Она осталась в оккупации. Когда Вацлаў Іваноўскі уехал с российскими войсками, «Беларускае таварыства дапамогі пацярпелым ад вайны» возглавил А. Луцкевіч. Оно организовало приют для появившихся детей-сирот, столовую для рабочих и рабочий клуб. Цётка консультировала товарищей по некоторым вопросам, вспоминая как они решались в «Спуйне». При клубе в полуголодной Вильне действовали библиотека, лекторий, хор[10].
Чтобы под немецкой оккупацией всё это было возможно, Цётка, Луцукевічы и некоторые другие оставшиеся в Вильно интеллигенты проделали немалую работу по переводу сообщений и справок о белорусском движении для оккупационной администрации. Удачно совпало, что среди немецких штабистов оказался один симпатизирующий белорусам офицер, который сообщил о местном населении и его складывающейся интеллигенции высшему генералитету. Те решили поиграть на амбициях белорусской интеллигенции и позволили ей в известных рамках развивать свою деятельность. То, что из этого получилось, оказалась во всех отношениях смелее и выше того, что удавалось сделать при царизме. Немцам просто никто во всех деталях не сообщал о том, на каком положении было белорусское национальное движение при царизме, а в особенности мало сведений было об его освободительной фракции. Поэтому под видом «восстановления деятельности» белорусские социалисты продвинулись вперёд пусть не количественно, но качественно.
Уступки воюющих сторон привели к тому, что на втором году войны по обе стороны фронта были открыты вполне легальные белорусские школы. В оккупированном Вильно Цётка смогла принять участие в налаживании педагогических курсов для учителей белорусских школ. Чуть ранее, до начала войны, подобные курсы были полулегальными. «Вярнуўшыся з Мінска ў Вільню, Цётка зноў шмат працуе па арганізацыі беларускіх школ, прымае ўдзел у заснаванні беларускіх настаўніцкіх курсаў, а калі яны пачалі працаваць, выкладае педагогіку і гігіену.»[11]
Под немецкой оккупацией была создана первая классовая организация белорусского пролетариата. А. Сідарэвіч пишет: «Ёсьць падставы меркаваць, што ўжо 6 студзеня 1916 года на аснове прафсаюзных арганізацыяў як аўтаномная адзінка паўстала Беларуская сацыял-дэмакратычная работніцкая група (БСДРГ). Лідэры партыі браты Луцкевічы узначалілі адпаведна таемны Беларускі Народны Камітэт і легальны Беларускі клюб. Шырмаю для БНК быў Беларускі камітэт дапамогі ахвярам вайны на чале з А. Луцкевічам».[12] В работе предшествующих БСДРГ групп принимала активное участие Цётка. Только недолго.
В первый же день первой белорусской пролетарской организации, 6 января 1916 года в Вильно пришло письмо из Лиды, в котором сообщалось о том, что в местной больнице умер Сьцяпан Пашкевіч, отец Алаізы. К этому времени находящаяся на грани нервного истощения Ганна Пашкевіч, Караліна и жена Войцэха в качестве беженцев уехали за Днепр. Отец остался под оккупацией и решил попытаться сохранить хотя бы что-то для послевоенного возвращения. Кроме того, у него отказывали ноги, и в долгом путешествии Сьцяпан Пашкевіч боялся стать обузой. Оставшись дома, он вскоре попал под прифронтовую эпидемию тифа и был увезён в больницу, где и умер. На похороны из детей пришли Алаіза, София и Стэфанія. Последняя вскоре после похорон уехала к мужу в деревню Шаркаўшчына, которая тоже была под оккупацией.
Алаіза после похорон отца решила на несколько дней остаться с осиротевшей сестрой, которая вернулась в Стары Двор в дом, из которого недавно увезли в больницу отца. Стоял зимний мороз. В доме было едва натоплено. Деревня была почти пустой - голод, безденежье, мобилизация, лишившая рабочих рук, и тиф не прибавляли дел на улице. На следующий день после прибытия, когда удалось протопить одну из спален, Цётка решила пройти по деревне. То, что она увидела, было для неё неожиданно даже после Вильно. Некоторые оставшиеся крестьяне перестали от голода соблюдать самые элементарные санитарные нормы, чтобы сэкономить на движениях и работе. Другие лечились заговорами и разбрызгиванием святой воды. Третьи приглашали, как бы сейчас сказали, экстрасенсов. Авторитет классической медицины был полностью подорван, и эпидемия продолжала расширяться потому, что никто не предпринимал самых элементарных мер против неё. Похоже, что их почти никто не знал. Один врач приходился на несколько тысяч оставшихся в оккупации крестьян, и он редко мог помочь даже советом, но говоря о том, что обходить всех он физически не мог. Поэтому Цётка обошла всех односельчан и добилась создания элементарных санитарных условий. Но без лекарств эпидемию нельзя победить, можно лишь приостановить её. Тогда Цётка решает собрать данные об эпидемическом, санитарном и продовольственном положении в окрестностях своей деревни и опубликовать их в Вильно. А если публикация окажется невозможной, то собранную статистику нужно будет прямо передать в оккупационную администрацию, упирая на то, что эпидемия в тылу не усиливает фронт. Большим помочь она не могла.
В конце января Цётка заразилась тифом и поняла, что вскоре не сможет встать. Она неоднократно просила сестру похоронить её в окрестностях, где-то в тех местах, которые были хорошо знакомы с детства. В феврале 1916 года Цётка впала в кому. Немецкий доктор, приглашённый из села Васілішкі, где Алаізу некогда крестили, ничего не знал об эффективном лечении тифа. Думать о перевозке больной в Вильно не приходилось - выдержать долгий морозный путь она не могла, своевременно приехать из города тоже не смог бы ни один врач. Да и кто бы мог квалифицированно сопровождать больную в Вильно? Транспорт был расстроен войной, к этому прибавлялись морозы и эпидемия. Поэтому только вопросом недолгого времени было то, когда прибавится ещё одна жертва к числу жертв империалистической войны за передел мира и раздел сверхприбылей.
Утром 5 февраля 1916 года Алаіза Пашкевіч была найдена без признаков жизни после нескольких дней пребывания в коме. Причиной смерти стал обострённый тифом туберкулёзный процесс.
Гроб сделали соседи - Вінча Казімір и Баляслаў Яхноўскі. На похороны приехала сестра Стэфанія и муж Степонас Кайрис. Последний к зиме перешёл фронт и повидал семью своей жены в Могилёвской губернии, но матери о смерти дочери не сказал, опасаясь за подорванное известием о смерти сына здоровье.
Из соседей хоронить поэтессу пришли немногие - деревня была опустошена мобилизацией и тифом. Пришли всё больше старики и дети. В гробу в своём платье на грубом покрывале среди ликоподиевых веток лежала та, которую никто не помнил иначе как в движении, в порывах до тех дел, которые очень важны всем, но никому в особенности.
Цитируется по: Фармаванне палітычных структураў беларускага нацыянальнага руха 1902 - 1917 г.г., http://www.hramadzianin.org/articles.php?miId=183.
Аднойчы ў гэтым клубе выступаў з лекцыяй для рабочых вядомы адвакат Тадэуш Врублеўскі, які некалі абараняў на судзе кіраўнікоў паўстання на броненосцы "Пацёмкін". 3 гарачымі прамовамі, звернутымі да рабочых, неаднаразова выступала тут і Цётка. Рабочыя з хваляваннем слухалі паэтэсу, якая гаварыла ім аб цяжкім жыцці працоўных, закранала ў сваіх прамовах тыя пытанні, якія больш за ўсё хвалявалі рабочага чалавека. Адзін рабочы, сучаснік Цёткі, які неаднаразова слухаў выступленні паэтэсы ў клубе, адзначаў, што прамовы Цёткі "моцна краналі струны рабочага сэрца". Сярод рабочых, членаў клуба, Цётка пачала арганізоўваць "Беларускую рабочую групу". Рабочыя, якіх групавала вакол сябе Цётка (Ліцкевіч з сынамі, тры браты Кабакі, Карповіч, Туркевіч і інш.) пазней сталі членамі большэвіцкага крыла сацыял-дэмакратычнай партыі Літвы.»
(Вероятный источник http://referat.reshak.ru/page,2,11899-kurs-zhyccevy-shlyah-cetki.html).
Цитируется по: Фармаванне палітычных структураў беларускага нацыянальнага руха 1902 - 1917 г.г., http://www.hramadzianin.org/articles.php?miId=183.
Тот самый, что заложил газету «Наша доля», был мобилизован в Войско Польское в 1939 году и расстрелян (в числе других) по приказу немецких нацистов в Катыни под Смоленском. ↩︎
Цуба М.В. Грамадска-палітычнае жыццё на Беларусі з пачатку Першай сусветнай вайны да Лютаўскай рэвалюцыі (жнівень 1914 - люты 1917 гг. ). Матэр'ялы да курса "Гісторыя Беларусі". - Мінск, 2006. - 231 с., с. 99-102. ↩︎
Исходное издание, глава «Туды, дзе найцяжэй». ↩︎
Тамсама. ↩︎
Вероятный источник http://referat.reshak.ru/page,2,11899-kurs-zhyccevy-shlyah-cetki.html. ↩︎
Название госпиталя - Zagorski. ↩︎
Исходное издание, глава «Туды, дзе найцяжэй». ↩︎
Фармаванне палітычных структураў беларускага нацыянальнага руха 1902 - 1917 г.г., http://www.hramadzianin.org/articles.php?miId=183. ↩︎
«У 1915-1916 гг. Цётка ўдзельнічае ў рэволюцыйным рабочым руху, які зноў дасягае велізарнага ўздыму. Паэтэса прымае актыўны ўдзел у арганізацыі рабочага клуба ў Вільні. Рабочы клуб у Вільні быў месцам, дзе гуртаваліся рэволюцыйныя сілы Беларусі і Літвы. Тут выступалі аратары, якія заклікалі рабочых ісці на новыя бітвы, узнімацца на рэволюцыйную барацьбу. Яны абуджалі класавую свядомасць рабочых, гаварылі аб неабходнасці змагацца за сацыяльныя і нацыянальныя правы. Адзін з рабочых, член гэтага клуба, успамінае: "Лектары абуджалі ў рабочых масах сацыяльную свядомасць, не давалі драмаць класаваму пачуццю. I рабочыя праз іх лекцыі рабіліся больш пісьменнымі, больш развітымі людзьмі". ↩︎
Исходное издание, глава «Рваць ланцуг цемнаты». ↩︎
Сідарэвіч А. Да гісторыі Беларускай сацыялістычнай грамады: агляд крыніцаў // Arche. - 2006. - № 4,5,9 / http://arche.bymedia.net/2006-9/sidarevic906.htm. ↩︎