История одной курсистки. Часть VII
2015-06-19 Mikołaj Zagorski перевод с польского и белорусского Dominik Jaroszkiewicz (Mikołaj Zagorski, Dominik Jaroszkiewicz)
Часть VII
Краковская эмиграция и становление белорусского театра.
Одной летней ночью я гулял вместе со знакомыми по историческому Кракову. Тёплый воздух стоял над городом и чёрное небо было покрыто звёздами. Когда мы вошли в нижнюю галерею Сукеннице, лавки там были закрыты. Однотипные люстры подсвечивали старые своды и уводили внимание дальше - на дома краковского Старего Мяста и на звёздное небо. И тут одна знакомая обратилась ко мне:
А ведь она тоже ходила тут.
Кто?
Та белоруска, о которой ты пишешь...
На что один из знакомых заметил.
- Конечно ходила. В таких же клееных-переклеенных туфлях, как у самой панны.
Цётка действительно ходила тут. По Сукеннице, по краковскому рынку, по старым коллегиумам Ягеллонского университета. Те мостовые, что стирали наши подошвы, истирали и её клееные-переклеенные туфли.
Краков - город польской революционной славы. Это место деятельности Тадеуша Костюшко. Это центр восстания середины 1840-х, связанный с именем Эдварда Дембовского. Отсюда в 1863 году вышли многие бойцы за польскую независимость, и мало кто сюда вернулся:
О матерь полька,
Не плач так горько
Теперь ты знаешь, нет права в мире
Сын-каторжанин идёт к Сибири
Не лей же слёзы себе на раны
Им не расплавить его кайданы
А если хочешь ты сделать больше
Борись как сын твой за волю Польши
Когда историческим субъектом в Польше стал пролетариат, Краков продолжал оставаться революционным центром: по его мостовым ходили Варыньский и Рехневский. После событий 1905 года в Кракове разместился важнейший зарубежный центр СДКПиЛ. В межвременье здесь работал Дзержинский и неоднократно бывала Роза Люксембург. В Кракове, вблизи границ романовской монархии, ещё при основании сети распространения «Искры» была развёрнута обширная тайная инфраструктура большевиков. Перед мировой войной несколько месяцев провёл в Кракове[1] Ленин. В городе он участвовал в редакционных колегиях большевистских изданий, выступал на партийных совещаниях и полупубличных полемических собраниях.
Во время второй мировой войны, при отступлении вермахта, историческая часть Кракова должна была быть взорвана. То, что мы можем ходить теми же мостовыми, что Коперник и Скарына, Ленин и Цётка, - это заслуга Красной Армии, солдаты которой уничтожили многие линии взрывного управления, прежде чем они передали роковой сигнал к заложенным зарядам.
Ягеллонский университет начал работу в 1364 году. Среди его средневековых студентов обычно вспоминают Коперника, возродившего солнцецентризм в практической астрономии и Скарыну, напечатавшего первую Библию на русском языке[2]. Позднее выпускниками Ягеллонского университета стали такие разные люди как Ванда Василевская и Эдвард Рыдз-Смиглы, Оскар Ланге и Кароль Войтыла, Ананий Зайончковский и Юзеф Циранкевич. Сложно не вспомнить Станислава Лема.
Весной 1908 года Цётка приехала в Краков, чтобы продолжить образование в Ягеллонском университете. Приехала она (как всегда) почти без денег и тут же нашла заработки на первое время, сняв помещение почти в самом центре[3]. Эпизодические роли в театрах, раскройные работы, ночные дежурства в больницах и многие другие заработки снова втянули эмигрантку в свой круг. Но, как раньше во Львове, она живёт совсем не своими заработками, а зарабатывает для жизни. Снова Цётка активно включается в театральную и концертную жизнь Кракова, выбирая то, что могло называться Искусством. Снова она ищет и находит возможности преодолеть узость своего кругозора в тех отраслях знания, знакомство с которыми необходимо ей для продолжения литературной и политической деятельности. Эмигрантка записывается в Ягеллонский университет. Там она получила статус добровольной посетительницы, поскольку студенческое положение требовало большей платы. Как и во Львове, фактически Цётка изучает не ограниченный список дисциплин, а почти все необходимые для ординарного (обычного) студенческого курса. Приписалась она к гуманитарному факультету.
Немного необычное по современным понятиям положение добровольных посетителей выделилось в правовом отношении только потому, что в университетах читались качественные профессиональные и общеобразовательные курсы, а общественная потребность в знании в эпоху становления капитализма была высока. Для тех немногих, кто готов был готов целиком взять бытовые издержки на себя, прогрессивная профессура в разных странах в разное время добилась введения положения добровольного посетителя. Но это положение чаще всего не позволяло получать полноценное выпускное университетское свидетельство[4]. Тем более, для экзаменов на учёную степень всегда нужно было иметь положение студента. Пока Цётка была на младших курсах, это её мало интересовало, но ближе к выпускному году получение студенческого положения потребует немало активности и терпения.
Анкета добровольной посетительницы за 1908 год хранит автограф Пашкевічанкі: место рождения - Белоруссия, национальность - белоруска, род занятий на родине - «сельское хозяйство». Не похоже? Не писать же было то, что было.
На этой же анкете перечислены выбранные курсы: «Эстетика драмы», «Второе поколение романтиков», «25 веков европейской философии», «Псевдоклассическая лирика» «История украинской литературы в связи с литературами российской и польской».
Анкета за зимнее полугодие 1908-1909 годов заполнялась поэтессой по-новому. Местом рождения названа (ближе к старопольской традиции) Литва. Местом проживания родителей тоже названа Литва. Национальность - белоруска. Род занятий отца - «сельское хозяйство». Место остановки в Кракове указано другое, чем в прошлом полугодии[5]. Выбраны курсы: «История современной мысли», «Проблема причинности», «История литературы польской», «Псевдоклассическая лирика», «Молодые романтики (неоромантизм)», «Украинская народная поэзия», «Польская мифология», «История украинской литературы с древнейших времён»[6].
Помимо чисто литературных дисциплин, к которым Цётка умела и могла критически относиться, в сфере её интересов мы можем выделить по меньшей мере три курса философской направленности: «25 веков европейской философии», «История современной мысли», «Проблема причинности». Много ли они ей дали? Вряд ли. Этот выбор скорее - свидетельство стремлений Пашкевічанкі разобраться в проблеме истинности мышления, но не свидетельство того, что она в этой проблеме разобралась. Вряд ли нужно сообщать, что история философии освещались не с позиций научной философии, а сущность метода материалистической диалектики никем из преподавателей просто не понималась. Уже потому, что у краковских преподавателей не было никакого (даже такого, как у Дембовского в 1840-х годах) понимания наследия Гегеля и Фихте, а значит и возможности его превзойти. В Ягеллонском университете в те годы прочные позиции занимал позитивизм, достаточно близкий к направлению т. н. львовско-варшавской школы. Поэтому ничего удивительного нет в том, что никаких заметных следов в письменном наследии эмигрантки-революционерки такая философия не оставила. Такая философия и не могла их оставить. По позднейшему замечанию, «искать дорогу к истине при помощи профессуры на философском факультете - то же самое, что искать пожизненную бескорыстную и чистую любовь в борделе».
К сожалению, беседы с Вигилёвым никаким образом не могли компенсировать эмигрантке направленного против целостного взгляда на философию позитивистского влияния, - сам он в те года весьма схематично понимал связь гносеологии и революционной политики. В 1908 году Вигилёв, точно так же, как и его виленская соратница, впервые пытался специально разобраться в философских проблемах, переехав на берега Вислы и записавшись на философский факультет. Снова Цётка и таварыш Сьцяпан оказались соседями; они жили в одном городе и посещали занятия в одном университете. С философской точки зрения они были одинаково мало образованы и одинаково упорно пытались разобраться в проблеме истинности мышления. Господство позитивизма толкало сформировать своё мнение о том, насколько он пригоден к непростой задаче обществопеределывания. Не удивительно, что Цётка и Борис Виглёв не смогли придти к фундаментальным выводам по этой проблеме, поскольку местная профессура сама не могла осмыслить необходимые факты из истории философии. Для этого нужен был другой путь изучения мирового наследия мысли. В том же 1908 году немало сведений о новейшем позитивизме смог (без всякого соучастия профессиональных философов) собрать и осмыслить Ленин. Книга «Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии» была подготовлена в конце 1908 года, а вышла в начале 1909 года в Москве. Поэтому интерес краковских эмигрантов к рассмотрению сущности позитивизма эта книга удовлетворить не могла как по хронологическим, так и по географическим причинам, поскольку в том же 1909 году Цётка покинула Краков.
Не торопясь следовать за эмигранткой во Львов, посмотрим на то, чем она занималась в Кракове кроме заработков и посещения университетских занятий. В первые же дни как Вигилёв, так и Чыж сообщили ей о местных организациях демократической и социалистической направленности. Внимание эмигрантки привлекли «Общество помощи политическим узникам», литовский кружок и основанное 23 ноября 1904 года Объединение польской прогрессивной молодёжи «Спуйня»[7], которое было польским скорее в территориальном смысле границ до Первого раздела, чем в смысле национальной принадлежности.
«Спуйня» была околоакадемической по деятельности и академической по составу организацией социалистической направленности, получившей некоторые условные права в Университете. До её формального основания похожие функции выполняло неформальное объединение «Рух»[8], в которое вошли многие участники более раннего официального социалистического объединения, запрещённого в 1900 году. То объединение называлось Объединение самообразовывающейся прогрессивной молодёжи[9]. Все эти объединения выполняли политико-гносеологические функции с той или иной степенью легализации, никогда не отказываясь от возможности открытого действия, но и не связывая себя такими возможностями. В управляющих органах «Руха» и позднее - «Спуйни» важное место занимал студент юридического факультета Михал Буковский[10], известный по деятельности в Народной Польше. В то время он работал в краковском бюро СДКПиЛ и отвечал за работу с политическими эмигрантами. Легко предположить его знакомство с Цёткай как по линии «Спуйни» (где он был первым председателем), так и по линии разных организованных инициатив, направленных на поддержку политических эмигрантов и узников.
Сведений о работе Цёткі в краковском литовском кружке найти мне не удалось. Поскольку она не была литовской литераторкой, логично предположить, что её поддержка ограничивалась редкими дружескими беседами и услугами в налаживании политических и издательских контактов. Л. Арабей намекает, что в те годы в деятельности литовского кружка принял какое-то участие и Степонас Кайрыс - будущий муж.
Об малопольских организационных заботах эмигрантки известно больше. Мы узнаем о них почти всё, если поближе познакомимся с такой организацией как Спуйня. Одноимённое академическое объединение было лишь верхней частью организационного айсберга. Само название «Спуйня» было не оригинально. Известны также парижская Спуйня 1898 года и Варшавская Спуйня 1899-1900 годов. Спуйня была международной, в ней против ига трёх империй работали как лехиты, так и русские: поляки, силезцы, украинцы, великороссы, а также литовцы, евреи и немцы. Краковское название «Спуйня» указывало на некоторую преемственность по отношению к одноимённым организациям и, особенно, к интернационалистской варшавской Спуйне. С этой стороны название указывало на неприятие патриотической линии и всяческого ясно выраженного национального социализма, т.е. тех тенденций, которые позднее назовут пилсудчиной. Несмотря на католическое влияние на часть участников, объединение «Спуйня» смогло в целом сохранить демократическую и социалистическую направленность. Большинство тех, кто потом поддержит пилсудчину, работали в других околоуниверситетских объединениях, где было сильно влияние будущей ППС-правицы или «фраков». Но были националисты и в «Спуйне». В 1910 году они пошли на раскол и создали независимое объединение «Промень»[11], отмежевавшись этим также от существовавшего параллельно со Спуйней враждебного ей националистического объединения.
В Университете и в своих рядах Спуйня поддерживала атмосферу международного сотрудничества, содействовала борьбе украинских студентов за преподавание на украинском языке, как минимум, во Львовском университете. Собрания «Спуйни» часто сопровождались песнями, маленькими концертами, декламацией и чтением произведений художественной прозы. Иногда драматический кружок «Спуйни» ставил короткие пьесы, а песни исполнял полупрофессиональный хор. Обычно за пределами Университета, но теми же самыми силами, «Спуйня» собирала пособия для прибывших политических эмигрантов, помогала им избежать преждевременного и крайне невыгодного знакомства с габсбургской полицией. Специальная группа «Спуйни» снабжала эмигрантов официальными документами, не вызывающими подозрений, а другая группа организовала небольшую столовую. Эта деятельность афишировалась от имени близкой организации, «Общества помощи политическим узникам».
Все названные виды деятельности «Спйуни» и «Общества...» были очень близки для Цёткі. Помогая столовой, она вряд ли забыла свою львовскую жизнь. Но снова и снова оказывалось, что только-только приехавшие из романовской монархии посетители столовой уходили куда более сытые, чем помогавшая им постоянно живущая в городе белорусская революционерка...
1905 год был годом резкого подъёма Спуйни. Как социалистическая организация она оказала максимальное содействие полиграфическому, финансовому, документальному и кадровому снабжению выступлений против романовской монархии в Съездовской Польше («Привисленском краю»), не забывая и о поддержке борьбы против местного государственного аппарата. В январе 1906 года в честь годовщины начала народной революции Спуйня провела демонстрацию. С подавлением революции снабженческие задачи приняли более грустный оттенок - собирали средства на побеги из Сибири, на начальное обустройство эмигрантов, на их питание до времени, пока им не найдут заработок. Это не мешало чисто академическим выступлениям Спуйни в защиту прогрессивных профессоров против филистеров из университетской канцелярии. На доклады собранию «Спуйни» приглашались самые разные люди. Темы обсуждений были разными: в разное время могли обсуждаться как вопросы коммерциализации образования и университетских порядков, так и ход революционного процесса в Вильно. Многие доклады были началом полемики, на которую отводилось немало времени. На подбор хороших докладчиков времени не жалели. Приглашались не только местные эмигранты, но и товарищи, работавшие в Российской или Германской империях. Например, для доклада о революционном процессе в Вильно был специально приглашён с Литвы один из активных участников многих событий. Много позднее, в начале апреля 1913 года с докладом «Революционное движение в России и социал-демократия» на собрании Спуйни выступал Ленин. 21 марта 1914 года его снова пригласили выступить с докладом по теме «Российская социал-демократия и национальный вопрос»[12]. Худо-бедно, но «Спуйня» продержалась даже во время мировой войны.
В 1909 году Цётка не была одинокой - её окружают товарищи из Спуйни. Среди них можно назвать как минимум троих знакомых Ленина - Сергея Багоцкого[13], Бориса Вигилёва и Якуба Ганецкого[14]. Многие другие товарищи из Спуйни были тоже людьми решительными и чуткими. Со всей симпатией относились к белорусской эмигрантке её литовские знакомые, но никто так и не смог заметить, что она сильнее многих приезжих нуждалась в услугах хоть той же столовой. Как много стоит за словами Хлябчэвіча: «<яна была ...> заўсёды ўзнёсла-вясёлая». Стихи эмигрантки куда более откровенны, в них нет никакой успокаивающей товарищей весёлости. Новогоднее стихотворение 1909 года «З чужыны» в разительном контрасте с теми настроениями, которые были выражены в новогоднем стихотворении 1908 года:
З чужыны
I душна, i цесна, i сэрца самлела
Мне тут на чужыне, здалёк ад сваіх...
Як птушка на скрыдлах, ляцець бы хацела,
Як хваля па моры, плыла бы да ix!
Ўзьнялася б, здаецца, расінкай на хмары,
А хмары бы ветрам сказала я гнаць
Далека, далека, дзе сьняцца мне чары,
Дзе боры густыя над Нёмнам шумяць,
<...>
Там я нарадзілася й вырасла ўволю,
Там першыя словы вучылась казаць.
Затое сягоньня ляцела б стралою
Там зь імі з усімі год Новы спаткаць!
<...>
А вы, бледны твары, панураны ў працы,
I ты, друг мой, смутак зь ix сьлёзных вачэй,
Прыміце сягоньня прывет мой гарачы,
Каб жыць нам было ў гэтым годзе лягчэй!
В эмиграции только и разговоров, что о возвращении и продолжении борьбы. Немного легче полякам, которые хотя и были оторваны от родных земель, но оставались в Польше, а для великороссов, литовцев и белорусов других тем для изгнаннических разговоров, кроме возвращения, просто не было. Если говорить о Пашкевічанке, то её внешняя сдержанность в эмоциях и даже весёлость (не осложнять же своими проблемами самочувствие таким же страдающим товарищам) скрывала напряжённый поиск лучшего способа действий. Не надо забывать, что смерть Билюнаса глубоко её потрясла. Сходство характеров, сходство художественного метода, сходство классовой позиции, сходство культурной роли для своего народа, - это лишь важнейшие черты, общие для умершего литовского поэта и пережившей его белорусской коллеги. А ещё было наводящее на очень неприятные мысли совпадение диагнозов.
Много пришлось прочувствовать и продумать Цётке, когда они со вдовой Билюнаса посетили Италию. И после того думы никуда не уходили. Из них и родилось стихотворение «Грайка» о роли поэта трудового народа. О том, что его значение (если конечно он подлинный поэт трудящихся) преодолевает рубежи личной смерти. И конечно, это стихотворение о тогдашнем настроении той, которая его писала, о постоянной угрозе смертельного туберкулёзного процесса, об опасениях не успеть к следующей большой битве.
Грайка
Граў бы я многа, ды сіл не хватае,
I рвецца за стрункаю струнка,
Хоць песьня яшчэ не замёрла ўдалая,
Хоць родзіцца думка за думкай.
Граў бы я многа, ды сьмерць кажа «годзе!»,
Ў магілку мне ладзіцца кажа...
Эй, рвіцеся, струны, што гэта мне шкодзе?
Ў магілку супольна мы ляжам!
Можа, з той ліры вырасьце іва,
З парваных струн - белыя кветкі,
Можа, вясною будуць ігрыва
У дрэўца ценю гуляць дзеткі,
Можа, хто зь дзетак скруце жалейку -
Ўнучку паломанай ліры -
I так зайграе, што ўсенька зямелька
Пачуе мой водгалас шчыры!
Дзедавы струны, рана парваныя,
Зноў громка азвуцца, як звоны:
Песьня, за жыцьце яго недаграная,
Ў сэрцы унука дасьць плёны.
А на задушкі пад цёмнаю івай
Жывое пачуецца слова,
Што песьня ўстала з стотысячнай сілай,
Жыве мая ліра нанова!
Стихотворение «Грайка» интересно образным осмыслением взаимного превращения противоположностей. Смерть Грайкі - это начало жизни его слова, невыносимые условия перед ней становятся фундаментом последующей действительности[15] его дела. Характерно историческое чувство Пашкевічанкі - худшая доля для поэта не перечит самой лучшей доле его дела. На какой случай она делала этот вывод? Думала о Билюнасе или о себе? В стихотворении «Грайка» интересно рассмотреть личностные проекции лирического героя. У российского революционного поэта Некрасова в стихотворении «Поэт и гражданин» поэт - это не сам Некрасов, а гражданин это не Чернышевский, но без того, чтобы не убедиться в ложности прямолинейного сопоставления, понять замысел поэта невозможно. Такая же логика применима и к стихотворению «Грайка». Грайка - это не Цётка, но не убедившись в ложности их прямого сопоставления, понять авторский замысел невозможно.
На лето 1909 года приходится самая необычная и загадочная поездка Цёткі в Поволжье. Л. Арабей сообщает[16], что поэтесса по приглашению Степонаса Кейриса поехала в Мелекесс[17], где тогда на постройке моста работал инженером её муж. Сейчас этот город называется Димитровград. От Кракова его отделяет более трёх тысяч километров. Существует не меньше двух обобщённых вариантов маршрута - варшавско-московский и львовско-киевский, но какой из них использовался в каждую сторону, не известно. Нет сведений о том, где были получены документы для поездки и средства на неё, хотя можно предположить, что Кейрис частично или полностью оплатил дорогу, а «Спуйня» помогла с паспортом. Нет заметных следов этой поездки в творчестве Цёткі, но есть уловимый «технический след», заключающийся в том, что с этой поездки начинаются регулярные наведывания эмигрантки в романовскую монархию.
В 1909 году Цётка покидает Краков. 1910 год она проводит преимущественно во Львове. Там она восстанавливается в Университете в прежнем положении и снова поддерживает борьбу украинских товарищей. Но её деятельность имеет немного иную направленность, чем ранее. Эта новая направленность связана с тем, что во время краковской эмиграции Цётка смогла сугубо практически осмыслить историю белорусского театра. Поводом для формирования законченной системы взглядов на развитие нового белорусского театра было знакомство с актёрской работой известной актрисы Ирены Сольской[18]. Созданные ей образы поразили эмигрантку своей жизненностью, и Пашкевічанка при первой возможности записалась в театральную студию[19]. Через несколько дней после первого же просмотренного представления с участием Сольской Цётка отправляет в редакцию газеты «Наша ніва» предложение об основании белорусского классического театра. Ответ пришёл в телеграмме: «Аўстрыя. Кракаў. Цётцы. Набірайцеся здароўя і сілы, каб хутчэй маглі арганізаваць беларускі тэатр». Эта короткая телеграмма исчерпывающим образом объясняет то, почему первая белорусская труппа была организована в 1909 году Буйницкім, а не Цёткай. И всё же как исследованием кукольных театров-батлеек, так и развитием своих артистических способностей Цётка смогла быть полезной для дела пробуждения сознательной культурной жизни масс.
12 февраля 1910 года в виленском клубе железнодорожников на представлении «Першая беларуская вечарынка ў Вільні» труппа Ігната Буйніцкага с успехом показала подготовленные сценки, танцы, декламации и песни. Об этом сообщила газета «Наша ніва», представители которой технически подготовили это выступление. По его итогам выступавшие объединились на постоянной основе в «Тэатр Ігната Буйніцкага», который называли также «Першая беларуская трупа». С завершением университетских занятий во Львове к труппе присоединилась Цётка, проникшая на несколько месяцев в романовскую монархию.
Прежде, чем знакомится с деятельностью первого белорусского любительского театра подробнее, нужно окинуть глазом историческую линию развития белорусского освободительного движения в те годы. Иначе будет очень непросто разобраться в том, почему летом 1910 года революционерка, осматривавшая улицы Вильны в поиске лучших мест для баррикад, стала артисткой любительского театра и совершенно обоснованно оценивала свою работу как важную и передовую в данных условиях.
Как уже отмечалось, в середине 1907 года белорусское освободительное движение потеряло организационную самостоятельность и в той или иной степени слилось с белорусским национальным движением, которое в том время активно приобретало буржуазный характер. С одной стороны, это парализовало политическую активность революционной части белорусского освободительного движения, а, с другой - позволяло использовать средства, которые выделяли белорусским культурным инициативам представители «Краёвой партии»[20] и иные местные магнаты. «Краёвая партия» - это объединение средней и крупной буржуазии, которое было заинтересовано ограничить эксплуатацию местных ресурсов польской и российской буржуазией. Отстаивая свои толстые мешки со злотыми, эти люди легко подхватывали элементы идеологии белорусского национального движения, которые их специфический интерес выгораживали. Вопросы финансирования остро стояли перед балансировавшей на грани краха редакцией газеты «Наша ніва», в которой прямое и косвенное денежное подкрепление создало чуткую к намерениям местной буржуазии фракцию. Определённую роль в её формировании сыграл небезызвестный Роман Скирмунт. Об отношении к борьбе трудящихся этого депутата первой царской Думы и польского сенатора межвоенного времени красноречиво свидетельствует его смерть: 7 октября 1939 года в своём имении на Полесье он был расстрелян по приговору местного крестьянского комитета во время фактического бездействия всякой административной власти. Врагов среди окрестного крестьянства у него было сколько угодно, - проведённый по его плану захват общинных угодий и водоёмов едва не вошёл как типичный пример экономического наступления на крестьянство в белорусскую литературу.
Существование почти без всякого разграничения со сторонниками буржуазного развития Белоруссии позволило белорусским революционерам не только получить некоторое финансирование, но и продолжить дело общего, а за ним и политического образования белорусов. Какую вообще роль могла иметь для освободительной борьбы работа любительской труппы? Ясно, что это не была её самая развитая форма, но в условиях военного, а затем и административного подавления всякого самостоятельного движения трудящихся, белорусское крестьянство не имело никаких способов поддерживать и укреплять гласное выражение своих взглядов, надежд и чаяний, кроме присылки корреспонденции в газету «Наша ніва» и посещения представлений первого белорусского любительского театра.
В таких условиях не только Роза Люксембург писала о совпадении общеобразовательных и политических задач в исторической Литве. В ленинской работе «Что делать?» мы находим такие строки о соотношении специфической революционной организации и организаций, способствующих достижению нужной для революционной борьбы общей и политической культуры:
«Централизация наиболее конспиративных функций организацией революционеров не обессилит, а обогатит широту и содержательность деятельности целой массы других организаций, рассчитанных на широкую публику и потому возможно менее оформленных и возможно менее конспиративных: и рабочих профессиональных союзов, и рабочих кружков самообразования, и чтения нелегальной литературы, и социалистических, а также демократических кружков во всех других слоях населения и проч., и проч. Такие кружки, союзы и организации необходимы повсюду в самом широком числе, с самыми разнообразными функциями, но нелепо и вредно смешивать их с организацией революционеров, стирать грань между ними, угашать в массе и без того невероятно потускневшее сознание того, что для «обслуживания» массового движения нужны люди, специально посвящающие себя целиком социал-демократической деятельности, и что такие люди должны с терпением и упорством вырабатывать из себя профессиональных революционеров.»[21]
Так отзывался Ленин о тех условиях, в которых можно двигаться от общеобразовательных задач дальше к организации пролетарской партии. А как быть с такими условиями, где пролетариат только формируется? Как быть с периодом острой реакции? Ближайшим выводом может быть признание того, что в таких условиях революционная и общеобразовательная работа не должна обособляться. Однако, это явное упрощение, которое противоречит как позиции, которую заняла Цётка так и позиции Ленина. Дело тут вот в чём: религия до появления научного атеизма и после его появления - это явления настолько же разные, как коммунизм идеологический и коммунизм научный. Иными словами, первичная нерасчленённость и то, что может быть названо возвратной формой - это очень несходные с гносеологической и политической стороны формы деятельности и её отражения. Это почти не понималось в советской литературной критике 1930-1940-х годов, где Цётка 1910-х годов была зачислена в ренегатки на основании утраты характерного прокламационного стиля стихов. Современные белорусские националисты любят сообщать о повсеместном влиянии знаменитого «Краткого курса...» в те годы, но мне ещё не встретилось убедительное объяснение того, почему Цётка попала в ренегатки вопреки сразу нескольким положениям этой книги. На самом деле ответ прост, - отсутствие культуры диалектического мышления нельзя компенсировать следованием за выбранным набором положений, а потому собственное невежество всегда перевешивает любое желание не уклоняться от положений любого «Краткого курса...». А то, что «вульгарная социология» 1930-х была беременна позитивизмом 1970-х годов - это было блестяще показано основоположником советской теоретической эстетики Лифшицем. Характерно, что переход от вульгарной социологии к позитивизму был типичным для многих советских интеллигентов, некоторые из которых успели закончить жизнь после ещё одного превращения, на этот раз - в националистов. Общая картина получается безрадостной: преемники тех, кто провозгласил, что Цётка 1910-х годов - это ренегатка, спустя 50 лет провозгласили, что это хорошо, опираясь на националистическую идеологию. Не переосмысляя факт, просто поменяли его моральное восприятие с отрицательного на положительное. По меткому замечанию Ильенкова, из подобного «развития мысли» всегда упускается такой момент, как отношение этой мысли к действительности. А с действительностью тезис о ренегатстве Цёткі не сравнивали в 1930-х потому, что не умели, а в 1980-х потому, что не хотели. Тем хуже для тех, кто за поиском ответов проходит мимо действительности, мимо того материального мира, который и порождает о себе «слова», т.е. принуждающие нас разобраться в своей истинности идеальные свидетельства. «Объективная истина не совпадает ни с общим мнением, ни с выворачиванием его наизнанку, то есть обязательным нарушением принятых канонов и норм. То и другое представляет собой только две стороны одной и той же медали, два типа пустой рефлексии, чуждой конкретного, диалектического мышления, всегда опирающегося на реальную полноту действительности», - пишет об этом уже упомянутый Лифшиц.
Так в чём же разница революционной стратегии для начального этапа белорусского движения и для 1910-х годов? На уровне целеполагания она проявляется как разница между пробным формированием передовых форм организации и формированием условий для их скорейшего восстановления. Такую постановку задач для периода 1908-1912 годов вполне разделяли Цётка и Ленин. Опыт 1905 года очень многое позволял достигнуть с меньшими тратами времени, отвергая заведомо неперспективные формы и способы организации. Именно за это Ленин высоко оценил революцию 1905 года как «генеральную репетицию Октября». Следовательно, в 1910-х годах важнейшая задача состояла в сохранении политического опыта и, затем, в осмыслении изменения ситуации. В меру своих способностей эту задачу тогда решали многие имевшие вкус к разбору теоретических проблем представители освободительного движения от Одры до Волги. Цётка и Вигилёв в библиотеке Ягеллонского университета, Ленин в лондонской библиотеке Британского музея одинаково завзято пытались разобраться в новой обстановке, а если у кого-то вышло больше, а у кого-то меньше, то это лишь результат того, что и как находило поддержку их окружения.
«Наша ніва» предвоенных годов - это не боевой орган, а скорее точный отражатель жизни белорусских трудящихся в то время. Отражатель в самом грубом смысле, хотели же «быць люстрам жыцця, каб ад нас, як ад люстра, свет падаў у цёмнасць». При этом даже такой орган, как единственный рупор белорусской культуры, пользовался возрастающей поддержкой населения в белорусских землях. Характерный пример начинает биографию такого белорусского писателя как Зьмітрок Бядуля, - в 1909 году он прочитал номер газеты «Наша ніва», после чего достаточно быстро перешёл на позиции реализма в литературе, а также стал писать произведения на белорусском языке, хотя ранее он ориентировался на литературу на идиш и российский академический стиль.
В лице внешне подконтрольного буржуазным спонсорам белорусского национального движения вместе с его расширением местная буржуазия усиливала своего врага - белорусскую революционную фракцию. Денег на прямой или косвенный подкуп всей формирующейся белорусской интеллигенции у магнатов не было, а просыпающееся к культурной жизни крестьянство поддерживало обычно самые решительные фракции в белорусском национальном движении, которые стояли за коренное разрешение аграрного вопроса в пользу крестьянства. Поэтому даже простое правдивое отражение жизни масс работало на пользу их революционизации. Посмотрим на масштаб влияния газеты «Наша ніва».
Уход основных работников белорусского освободительного движения в культурно-просветительскую работу позволил в условиях реакции уйти от такого столкновения с царизмом, где перевес сил был не на стороне белорусского крестьянства. Поэтому даже в годы реакции численность сторонников белорусского национального движения росла. Например, в 1909 году БСГ имела влияние примерно на 2000 человек[22]. Важную роль в расширении движения играли учителя местных земских школ, которые соединяли газету и её читателей как финансово, так и организационно. Из учительской среды были Якуб Колас, браты Луцкевічы, браты Лёсікі, Юліяна Вітан-Дубейкаўская и Паўліна Мядзёлка[23]. Учительство было во всех отношениях ближе к крестьянам, чем постепенно отрывавшиеся от него полупрофесиональные публицисты.
Буржуазность редакции «Нашай нівы» не следует преувеличивать, хотя последующие события показали самое похабное развитие этой тенденции. Даже самые завзятые революционеры вряд ли могли публичным печатным словом выступать более решительно, чем это выходило у редакторов в тех культурных и политических местных условиях. Кроме того, вынужденный буржуазный уклон у многих не был сознательным, несмотря на то, что его щедро готовы были развить некоторые спонсоры, вроде Магдалены Радзивилл или Романа Скирмунта. Финансирующее меньшинство больше склонялось к буржуазности, но определённо проводить свою линию оно не могло, тем более, не могло проводить её явно. Просто не было сил. Не будем забывать, что «кіраўніцтва «Нашаю Ніваю» цалком знаходзілася ў руках сацыял-дэмакратаў, як: А. Навіна, Ян Луцкевіч, А. Бурбіс і інш., і вялікая большасьць пісьменьнікаў нашаніўцаў таксама належалі да гэтае партыі, як-то: Ц. Гартны, С. Палуян, Ф. Шантыр, А. Гурло, Х. Чарнушэвіч, Я. Лёсік і да іншых сацыялістычных партый - А. Гарун, Л. Лобік, Л. Гмырак і інш.»[24] Социалистическое большинство редакции смотрело на свои задачи иначе, чем многие донаторы: «...Беларуская Сацыялістычная Грамада, мае сваёй мэтай сацыялізм, але розніцца ад другіх тым, што яна лучыць у сабе такіх беларусаў-сацыялістаў, якія маюць перакананне, што дарога да сацыялізму бліжэй і вярней, калі яе пралажыць праз нацыянальнае самаапрадзяленне ўсіх народаў, а знача і беларускага ў асобку. Ідэі сацыялізму, калі іх з'ясняць на родным языку кожнага народу - бліжэй да яго лучацца, ясней паказваюцца...», - отмечал Алесь Бурбіс.[25]
Веских оснований для организационного разрыва внутри БСГ на революционную и патриотическую фракции не было почти до самого начала мировой войны, а окончательно обособились они лишь в после краха БНР[26]. Поэтому основания работать у газете «Наша ніва» Цётка, Луцкевіч и Бурбіс имели. Фактически так и вышло, что не буржуазные круги купили редакцию, а редакция часто водила их за нос за их же деньги.
Уловив «дух эпохи», которая началась с поражением Народной Революции, а закончилась предвоенным революционным подъёмом, Цётка помимо газетных публикация обратилась к театральной работе. При подготовке концертной программы она помогала подобрать пьесы, которые (при необходимом для показа наличии цензурного одобрения) всё же позволяли показать зрителям условия их жизни так, чтобы они о них крепко задумались. И притом не просто задумались, а склонились к объединению в общеобразовательные, а потом и политические организации.
«Па рэвізіі». Фота прадстаўлення першай беларускай трупы (?).**(Няфёд У. І. Беларускі тэатр. Нарысы гісторыі. - Мн., 1959. С. 95.)
Возможности любительского театра, не имевшего спонсоров, были ограничены не только царской администрацией, но и техническим оснащением сцены. Его иногда не было совсем, даже занавеса. Кроме прочего, всеми подготовленными номерами нужно было уложиться во время показа, которое тоже было ограничено, поскольку долгие представления действуют одинаково утомляюще, вне зависимости от качества номеров и близости их содержания зрителю. Поэтому были выбраны небольшие пьесы, позволяющие в административно приличной, но явной форме обнажить суть царизма: «Модны шляхцюк» Каруся Каганца, «У зімовы вечар» и «Хам» Элізы Ажэшкі (в авторской адаптации для белорусской сцены), «Сватанье» и «Медведь» Антона Чехова, «Па рэвізіі» М. Кропивницького[27], «Міхалка» Далецкіх[28][29].
Чтобы настроить публику на связь показанных пьес с их повседневной жизнью, после них читались стихотворения. Некоторые авторы этих стихотворений упоминались, другие сейчас почти забыты: Янка Купала, Якуб Колас, Янка Лучына, А. Паўловіч[30] и сама Цётка. Она, конечно, читала не свои стихи-прокламации, а что-то более нейтральное, вероятно «Лета», «Восень» или «Вясковым кабетам». За декламациями чаще всего шли песни («Чаму ж мне не пець», «Дуда-весялуха», «За гарамі, за лясамі»), а заканчивались представления танцами («Юрка», «Гняваш», «Верабей», «Лявоніха», «Мельнік», «Мяцеліца», «Антошка», «Чобат», «Качан», «Чабор», «Полька»)[31].
Эта смешанная программа была характерна не только для того времени и той общественной среды (белорусского крестьянства), она была характерна для самодеятельных театров вообще. Например, самодеятельные вечера вокально-драматической студии одного из варшавских заводов, проводившиеся в 1980-е годы, имели программу выступлений с такой же структурой.
В деревне Стары Двор Цётка впервые на достаточно долгое время появилась в 1909 году. Паспорт для неё оформила её знакомая Мелання Бордун. В это же время дома гостевал брат Юзік, чему возвратившаяся эмигрантка была рада. Он по прежнему не изменил своих демократических убеждений и симпатий к белорусскому народу. «Брат цяпер быў ужо падпаручнік. Хоць афіцэрская форма яму вельмі пасавала, але тут, дома, ён скідаў яе, хадзіў апрануты па-сялянску.»[32]
С грустью Цётка посетила во время своего недолгого пребывания на Виленщине редакцию «Нашай нівы». Когда-то БСГ работала в самой гуще революционных масс, принимала участие в самых дерзких политических и издательских предприятиях. Сейчас же эмигрантка увидела придавленный царской цензурой печатный орган, вокруг которого сосредоточилась вся работа, и соответствующие настои в редакции, которые были ближе к настрою Салтыкова-Щедрина в 1880-е, чем Чернышевского в 1850-е годы. О том, что административное давление легко может переходить в уголовное, напомнил недавно вернувшийся из тюрьмы Алесь Бурбіс. Как раз в 1909 году он активно продвигал идею организации серии белорусских «вечарын», публичных представлений, на которых бы демонстрировалась бы белорусская культура. Из них и родился белорусский театр.
Первое представление 12 февраля 1910 года Л. Арабей описывает так: «... на сцэне, сярод дэкарацыі лесу, выступаў хор у беларускіх нацыянальных касцюмах. Пачаў ён вечарыну песняй, якую напісаў кампазітар Рагоўскі на словы Янкі Купалы - «А хто там ідзе?». Потым паказвалі камедыю Крапіўніцкага «Па рэвізіі», затым Алесь Бурбіс чытаў вершы Янкі Купалы і іншых беларускіх паэтаў. Асабліва спадабаўся слухачам прачытаны Алесем Бурбісам верш Янкі Купалы «Ворагам Беларушчыны»:
Чаго вам хочацца, панове,
Які вас выклікаў прымус
Забіць трывогу аб той мове,
Якой азваўся беларус?..
Танцоры пад кіраўніцтвам Ігната Буйніцкага весела скакалі «Мяцеліцу», «Юрачку», «Лявоніху».»[33]
Представление было проведено со вкусом, не без политической остроты в комедии и в декламациях, но за дозволенные полицейскими держимордами рамки оно тоже не вышло. Опыт был признан успешным. На весенне-летние гастроли 1910 года была приглашена из Львова Цётка. Сведения о том, что она на некоторое время вернётся, широко распространялись в кругах белорусской интеллигенции. Организаторы состоявшегося в 1909 году петербургского белорусского песенного вечера пригласили на один из следующих вечеров известную революционерку-литераторку к себе, прислав деньги на дорогу. После этого вечера в единственной белорусской газете была помещена заметка, подписанная известным нам по Жовкве именем Мацей Крапіўка. Эта небольшая заметка, приводимая ниже почти целиком, характерна не только содержанием, но и стилем, - это хороший пример понятного крестьянам материала, отражающий попытки выработки белорусской литературной нормы.
«Ідзе работа цяжкая, мазольная. Возьмем хаця б тыя вечарыны і ігрышчы, што апошнімі днямі рабілі беларусы ў Вільні, Слуцку, Гродні, Пецярбургу. Гэта не былі звычайныя гулянкі: гэта была сур'ёзная культурная праца. Гуляць адно дзеля забавы, быццам матылёк на сонцы, можа толькі народ з вялікай культурай, бо ён мае ўжо арганізаваныя тэатры, аркестры, хоры, музыку. А беларус што меў дагэтуль? Першае сваё ігрышча сыгралі ў Пецярбургу, беларусы 19 лютага (февраля). Насамперад пайшла камедыя Крапіўніцкага "Па рэвізіі". Пасля хор з 65 чалавек прапяяў некалькі народных песень. Тады выйшла беларуская паэтка Цётка і вельмі добра гаварыла вершы "Мае думкі", "Грайка", "Родны край". Далей пекна ігралі на віяланчэлі, на скрыпцы, - ізноў была дэкламацыя і песні, а закончыўся канцэрт беларускімі народнымі танцамі. Добра скакалі "Юрачку", "Лявоніху", "Качара". Народу было многа, як беларусаў, так і чужых гасцей. Найбольш спадабаліся ўсім хор, дэкламацыя і танцы, бо для беларусаў гэта было роднае, а для гасцей - першыня.»[34]
Янка Купала і Цётка ў Пецярбургу. (А. Кроль, 1954 г.)**(↦) Цётка, Янка Купала, Максім Горкі.
В столице Цётка встретилась, помимо пригласивших её участников студенческого культурно-просветительского белорусского объединения, с Янкам Купалам и Максимом Горьким. Первого запомнили среди зрителей вечера. В это же время поэтесса подружилась с Владкай Станкевічанкай, которая вскоре станет женой классика белорусской литературы. В столице эмигрантка не только выступала и налаживала литературные контакты. Надо признать, что её наглости хватило на успешную сдачу экзамена по греческому языку под своим именем. Эта сдача была необходима для перевода в ординарные студентки Львовского Университета. В штудировании греческого Пашкевічанке во Львове помогал Іларыён Свянціцкі, а теперь она решила получить официальное свидетельство от министерства той самой романовской монархии, полицейские которой её всё ещё разыскивали. Свидетельство за гимназический курс греческого языка датировано шестым февраля 1910 года.
В том же 1910 году Цётка появилась не только в столице, но и в селении Палівачы, где перед гастролями собрал театральный коллектив Ігнат Буйніцкі.
В центре комедии «Па рэвізіі» конфликт крестьянок, который они пытаются решить в административном порядке у волостного старосты, но наталкиваются на тупость местных властей. На репетициях Цётка взяла роль бабки Пантурчыхі (в оригинале соответствующий персонаж описан так: «Риндичка, стара баба» ). Интересно, что сам автор комедии (Кропивницький Марко Лукич) писал её с расчётом на классический украинский театр, который был заложен при его непосредственном участии. Сходство исторических судеб сделало его этюд актуальным для белорусского театра несколько десятилетий спустя, а политическая острота комедии-этюда привела к тому, что одну из белорусских театральных групп подвергли в середине 1910-х годах полицейскому взысканию за её исполнение.
В центре адаптированного Ажэшкай к сцене рассказа «У зімовы вечар» похождения беглого каторжника, который все уголовные деяния совершил не из склонности к преступлениям а из невыносимости условий, которые не оставляли другого выхода. Главную роль каторжника Бонка взял хорошо знакомый с тюрьмой Алесь Бурбіс, а Цётка взяла роль бабки Насты.
Выбранные для постановки произведения весьма коротки и говорят сами за себя. При наличии времени их стоит перечитать. По силе и лаконичности они стоят одном ряду с короткими произведениями Чехова, который попал в число авторов пьес для первого белорусского театра не случайно.
Хотя и артисткой, но Цётка всё лето и часть осени 1910 года провела в привычной ей детальности, - она снова была трибуном перед массами, но на этот раз прикровенным. Когда погода стала ухудшаться и театральный сезон подходил к концу, ей пришлось думать о возвращении во Львов. Вернуться удалось только зимой, когда приступать к занятиям было поздно, да и сроки записи на следующее полугодие истекали. Ей помешало обострение туберкулёза, которое в какой-то степени было вызвано и усилено напряжённой сценической работой.
Как Цётке удавалось в течении трёх лет связывать свою летнюю работу на Виленщине в пользу белорусского театра с продолжением обучения во Львовском Университете? Это предмет отдельного разговора. Для этого мы обратимся к документальной академической истории белорусской эмигрантки за 1909-1912 года, о которой Л. Арабей рассказали архивы Львовского Университета.
Другие времена, другие приоритеты. Капитализм давно не на подъёме.
См. исходное издание, глава «І душна, і цесна».
(Стэпонас Кайрыс, З маіх успамінаў пра Цётку)
(Юліяна Вітан-Дубейкаўская, Cor ardens Успаміны пра Цётку - Алаізу Пашкевічанку-Кайрыс)
Цитируется на основании: Фармаванне палітычных структураў беларускага нацыянальнага руха 1902-1917 г.г., http://www.hramadzianin.org/articles.php?miId=183.
Цитируется на основании: Фармаванне палітычных структураў беларускага нацыянальнага руха 1902-1917 г.г., http://www.hramadzianin.org/articles.php?miId=183.
Цитируется на основании: Анатоль Сідарэвіч, Да гісторыі Беларускай Сацыялістычнай Грамады: агляд крыніцаў, http://arche.bymedia.net/2006-9/sidarevic906.htm.
Цитируется на основании: Фармаванне палітычных структураў беларускага нацыянальнага руха 1902-1917 г.г., http://www.hramadzianin.org/articles.php?miId=183.
Цитируется из Википедии (http://be.wikipedia.org/wiki/Першая_беларуская_трупа).
Цитируется из Википедии (http://be.wikipedia.org/wiki/Першая_беларуская_трупа).
Имеется ввиду разложившийся к 17 веку русский язык (język ruski), давший начало белорусскому и украинскому. Эта историческая письменная норма имеет очень мало общего с современной российской письменной нормой, которая имеет такое-же самоназвание. ↩︎
Я не смог найти следов положения добровольного посетителя в современной образовательной системе. Многие ли университеты могут похвастать лекциями, привлекательными для людей со стороны? Многие ли люди готовы тратить своё время на такие лекции без всякого формального результата? ↩︎
Л. Л. Арабей в исходном издании сообщает адрес «вуліца Любамірскіх, дом 11». Такой улицы в современном Кракове нет. В исторических районах у главного вокзала есть ulica Aleksandra Lubomirskiego с домом 11. ↩︎
Сведения из анкет даны близко к исходному изданию, см. главу «І душна, і цесна...». ↩︎
Пол. Stowarzyszenie Polskiej Młodzieży Postępowej „Spójnia". Объединение признавало свои организационные обязанности по отношению к международному союзу подобных обществ - Związku Stowarzyszeń Polskiej Młodzieży Postępowej. ↩︎
Пол. Stowarzyszenie Młodzieży Socjalistycznej „Ruch". ↩︎
Пол. Stowarzyszenie Kształcącej się Młodzieży Postępowej. Объединение было лишено всяких формальных прав 12 июня 1900 года. ↩︎
Нем. Zygfryd Goldfinger, Пол. Michał Bukowski. ↩︎
Пол. Stowarzyszenie młodzieży postępowo-niepodległościowej „Promień". ↩︎
Оба доклада читались в зале дома №7 по улице Святого Креста. ↩︎
Пол. Siergiej Bagocki. ↩︎
Пол. Jakub Hanecki. ↩︎
Здесь уместно взять все многочисленные непереводимые оттенки немецкой категории Wirklichkeit. ↩︎
«... у 1907 годзе, як відаць з успамінаў Кайрыса, ён адведваў Алаізу Пашкевіч у Закапанэ. Цяпер Цётка вырашыла адведаць Кайрыса і летам 1909 года едзе ў Мелікос (на той час Самарская губерня), дзе Кайрыс пасля сканчэння тэхналагічнага інстытута працаваў інжынерам на пабудове чыгуначнага моста. Якім чынам, з якім дакументам ездзіла туды Цётка - невядома, і наогул пра гэта падарожжа няма больш падрабязных звестак, але відаць, што яно не ўзняло настрою Цёткі, на акрыліла, не прынесла радасці. » ↩︎
Бел. Мелікос. ↩︎
У часе бытнасці ў Кракаве Цётка пазнала на сцэне і слаўную тады драматычную артыстку Сольскую ды была захоплена ейнаю ігрою. Пад уплывам ігры Сольскай Цётка зацікавілася тэатрам наогул і, калі не мыляюся, нейкі час наведвала драматычную студыю Сольскай, спрабуючы сваіх здольнасцяў на сцэне. ↩︎
Але не толькі навуцы і грамадскай дзейнасці аддавала яна ўсе свае сілы. Яна захаплялася думкаю ўзгадаваць свой беларускі народ і праз тэатр. I вось яна, не меўшы сцэнічнага навыку і асаблівых здольненняу ў гэтым кірунку, бярэ лекцыі дэкламацыі і ігры на сцэне ў ведамай польскай артысткі Нуны Млодзееўскай і ўпорыстаю працаю дасягае свае мэты: ейная ігра, у якую яна ўлівала ўсю сваю душу, не менш захапляла, як ейныя прамовы. ↩︎
Пол. Stronnictwo Krajowe Litwy i Białorusi. ↩︎
В. И. Ленин, Что делать?, (ПСС, 5 изд., т. 6, стр. 126-127) - Пер. ↩︎
Факт приведён в: Вернигоров В.И. Политические партии России и Беларуси: страницы истории: пособие для студентов вузов / В.И. Вернигоров. - Мн.: Тесей, 2006. - 416 с., с.112. ↩︎
Цуба М.В. Беларускі нацыянальны рух у перыяд паміж дзвюма дэмакратычнымі рэвалюцыямі (1907-люты 1917 гг.). - Брэст: Выд-ва С. Лаўрова, 2003. - 196 с., с.103; ↩︎
Факт приведён в: Працы Акадэмічнае канфэрэнцыі па рэформе беларускага правапісу і азбукі (14-21 лістапада 1926 г. / Пад. рэд. С. Некрашэвіча і У. Ігнатоўскага. Менск, 1927. с. 373. ↩︎
Анатоль Сідарэвіч, Да гісторыі Беларускай Сацыялістычнай Грамады: агляд крыніцаў, http://arche.bymedia.net/2006-9/sidarevic906.htm. ↩︎
Беларуская Народная Рэспубліка, - организационное образование периода российско-польской войны 1920 года. ↩︎
Укр. Кропивницький Марко Лукич. ↩︎
Алексютович Л. К. Белорусские народные танцы, хороводы, игры. Под ред. М. Я. Гринблата. Мн., «Вышейш. школа», 1978. 528 с. с ил. ↩︎
Это коллективный псевдоним, под которым создали пьесу Вацлаў Іваноўскі, Ганна і Эдвард Сушчынскія. См. http://lib.psunbrb.by/bitstream/112/2025/1/10.pdf. ↩︎
Алексютович Л. К. Белорусские народные танцы, хороводы, игры. Под ред. М. Я. Гринблата. Мн., «Вышейш. школа», 1978. 528 с. с ил. ↩︎
Там же. ↩︎
Исходное издание, глава «Гаючы бальзам». ↩︎
Там же. ↩︎
Там же. ↩︎