Еще раз про любовь
2017-06-14 Валерий Суханов
В предыдущей статье мы обсуждали проблему основания субъективности [1]. И отметили обращение Татьяны Мацехи к исследованиям Марсель же Бер. Француженка исследовала отношения родителей к детям в Уганде, когда та еще была английской колонией (1956г.), что давало возможность африканцам сохранять родовые отношения. Фактически, исследования Марсель отражали практику начала человеческого рода, чем, соответственно, были очень ценны, поскольку коммунистический принцип, лежащий в основании исторического человека, в родовом строе проявляется намного ярче и выпуклей, чем в обществе разделения труда, к которому, увы, мы до сих пор и принадлежим.
Но само название статьи Татьяны Мацеха - «Почему нельзя любить ребенка» [2] - и соответствующие названию суждения о любви к детям, мягко говоря, вызывают недоумение. Ведь вопрос ставится именно о любви, а не о том чувстве, которое испытывают поголовное большинство современных родителей к своим чадам.
На наш взгляд именно непонимание самого термина любовь, смысла этого слова, выстраданного всей историей человечества, вносит в суждения Татьяны Мацеха путаницу. Нужно ли любить ребенка? Конечно же «Да»! Об этом и пишет, оппонируя Татьяне Мацеха, Кристина Москаленко («Почему ребёнка нужно любить» [3]).
Кристина Москаленко не случайно, обращаясь к опыту любви к детям великих советских классиков, - Горького, Макаренко, Сухомлинского, - восходит ко всеобщему пониманию любви как основополагающему человеческому чувству, впервые в философском наследии зафиксированному Платоном в диалоге «Пир».
Но почему возникает путаница в понимании любви? Почему нередко за любовь выдается лишь сюсюканье с детьми и жесткий график по освоению культуры. С года - английский, с двух - фортепиано, с трех - каток, гимнастика или футбол, - в зависимости от пола и места жительства. Такая «забота» бывает чертовски похожа на любовь, но это лишь мимикрия под нее, поскольку здесь отсутствует главное. Что? Попробуем разобраться.
Путаница возникает из-за того, что любовь и современную активную «заботу» родителей о детях роднит одно - абсолютизация ребенка. Но содержание у этой формы обращения родителей к детям у любви и ее антипода предельно различны. В одном случае - идет абсолютизация человеческого начала в ребенке, в другом - абсолютизация господствующего принципа бытия, призывающего родителей всевозможными «пилюлями в сахаре» (широкий выбор детских товаров, услуги детских психологов, ни черта не смыслящих в психологии, курсы иностранных языков и т. д.) стать лучшим приспособленцем к этому принципу.
Татьяну Мацеху понять, конечно, можно - сколько гадостей делало человечество «во имя любви»! Одна средневековая инквизиция чего стоит! Но и отрицать любовь как истинно человеческое чувство - кощунственно и глупо.
Татьяна Мацеха права - в генах личности действительно нет. Поэтому мудрая мать, умный учитель возводит в абсолют вовсе не гены, а культуру, человеческую сущность, суть которой - быть творцом самой себя. Но ребенок, от рождения еще ничего не имеющий от человеческой сущности, тем не менее, должен быть с ней абсолютно слит. Поэтому мудрая мать всегда стихийный спинозист, стихийный ученый.
Именно эту «мудрость» Татьяна Мацеха, вслед за Марсель же Бер, и обнаруживает в родовой общине Уганды, но по какой-то причине не замечает здесь любви, а видит любовь там, где вместо нее присутствует лишь «хилый уродец» (Дж. Лондон).
Поэтому хотелось бы разделить проблемы, которые неявно ставятся в работе Татьяны Мацеха. Первая. Проблема возникновения сознания, зарождения субъективности человека. Вторая. Проблема любви как общечеловеческого чувства и любви к ребенку как частное выражение всеобщего чувства.
И для начала нужно понять, где эти проблемы смыкаются, найти субстанцию, где зарождается проблематика «быть человеком» - «не быть человеком», «любить ребенка - не любить ребенка».
Очевидно, что такой субстанцией является труд - предметно-преобразующая деятельность человека. И надо сказать, что само воспитание способности преобразовывать предметы человеческой культуры до сих пор еще не поставлено на научную основу. Ищутся со времен Платона лишь подступы к науке о ребенке. Но почему из всех «продвинутых» наук, эта самая запущенная? Ведь не случайно Татьяна Мацеха, видя вокруг себя хаос мельтешащих педагогических методик, скатывается до панического: «Ни в коем случае мы не имеем права низводить педагогику до уровня науки о ребенке.
Да, дети действительно особенные - в том плане, что они слишком маленькие, глупые, диспропорциональные. Они недоделанные. Недоделанная, незавершенная работа. Разве стоит высоко ценить неоконченную работу?» [1].
В антитезу Татьяне Мацеха, хочется сказать - ребенка («неоконченную работу», а точнее даже еще и не начатую) ценить нужно предельно высоко. Именно поэтому Ильенков считал педагогику первой наукой (наряду с политэкономией), в которой должна опредметиться философия.
Но чтобы пойти «дальше Ильенкова», то есть понять сказанное философом, нужно самому войти в бытие, порождающее педагогические идеи.
Само наличное бытие общества разделения труда отрицает научность (читай человечность) педагогики, изначально полагая за благо труд в отчужденной форме. И, надо сказать, что любой идеализм этот момент оправдывает, а значит уводит в сторону от истинного основания движения личности. Даже Гегель в своих педагогических рассуждениях о первых шагах освоения духа ребенком, по словам Ильенкова, «предельно темен». Хотя без прочтения по-ленински «Науки логики» невозможно и думать о стройной педагогической системе. И в этом главное противоречие Гегеля, в контексте науки педагогики. Подробнее этот момент разбирался нами в предыдущих исследованиях [4].
В родовой общине, в обществе первобытного коммунизма, ум действительно присутствует. Но присутствует лишь на начальной стадии, что и соответствует началу человеческой истории. И ума здесь значительно больше, чем в нашем буржуазном мире. И, соответственно, потенции к воспитанию личности. Но потенция, возможность быть личностью, еще не есть личность действительная. Неразвитость родовой общины и рождает такой парадокс - действительность первобытного общества рождает возможность быть личностью, которая и остается лишь возможностью, в действительном взрослом человеке.
Малыш из родовой общины получает возможность быть личностью, но она не может развиться. У малыша нашего общества такая возможность убивается на корню. И этот момент также зафиксирован Татьяной Мацехой. Но быть личностью - это не только приспособиться к хорошо отлаженным делам общины, трудового коллектива, команды единомышленников. Личность всегда способна к преобразованию, сотворению нового всеобщего. В свое время, Л.К. Науменко в одной из бесед восхищался бильярдистом, забившим удивительный шар, который по всем законам физики никак не мог зайти в лузу. «Как он это сделал? Да просто бильярдист сам стал шаром». Понять личность - это самому стать ее понятим и в своем действительном бытии отыскать исходную абстракцию, из которой личность вырастает. В чем Татьяна Мацеха существенно не права, - в категорическом утверждении, что в родившемся младенце нет личности, и потому к нему не нужно относиться как к личности. Ум педагога и заключается в том, чтобы увидеть личность там, где ее нет. Именно ничтожность бытия личности ее и рождает. Крик ребенка и есть выражение этого базового противоречия (бытия-ничто) личности с потенцией движения в сторону бытия, определенного первыми предметами человеческой культуры. И здесь без помощи мудрого и любящего взрослого не обойтись. Просто форма любви может быть различной - в общине Уганды - это привязывание малыша к материнской груди, в русской общине - пение колыбельной, в семье Ульяновых - создание дружного детского коллектива, в комунне Макаренко - создание условий для самостоятельного разрешения детьми первейших проблем современности.
В этой связи значимы слова Кристины Москаленко: «Сама я даже не представляю, что ещё, кроме любви, может дать ребёнку сегодняшний взрослый, ограниченный своей профессией и бытом. Но, чтобы по-настоящему полюбить, взрослому непременно нужно выйти за рамки этой своей ограниченности. Нужно разорваться на части, но научиться любить, иначе у нас не получится воспитывать детей» [2]. В развитие мысли Кристины Москаленко хочется сказать, что «кроме любви» ребенку действительно ничего давать не надо, но вместе с любовью, а точнее внутри ее происходит обнаружение основания движения ребенка, рефлексия этого основания и понимание этого процесса самотворчества. Понимания, что, как, и зачем нужно преобразовывать, тем самым разрешая предполагающий вопрос материализма - почему? Почему личность способна осуществить движение от себя к себе? Потому что изначально она образует единое целое со своим педагогом. Почему в своих дневниках Че Гевара написал, что истинная революция невозможна без любви? Потому что революция - это вершина преобразовательной деятельности человека, идеал человеческой сущности, это вовсе не точка в летописи истории, пусть даже такая кардинальная, как 7 ноября 1917 года, это реальный процесс, изначально положенный абсолютным единством со своим другом, ребенком, со своим народом.
Литература
Cуханов В.Н. Проблема основания субъективности в эпоху постмодерна [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://propaganda-journal.net/10057.html
Мацеха Т. Почему нельзя любить ребенка [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://commons.com.ua/pochemu-nelzya-lyubit-rebenka/
Москаленко К. Почему ребёнка нужно любить [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://propaganda-journal.net/9959.html
Cуханов В.Н. Диалектика в обучении versus лающая педагогика. Часть 3 [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://propaganda-journal.net/9205.html