О роли противоречия в литературе: на примере критики Белинского и Писарева
2016-09-23 М. Денисенко
Эвальд Васильевич Ильенков - выдающийся философ двадцатого века - в своей статье "Школа должна учить мыслить" приводит интересную мысль одного математика о своих школьных уроках литературы: "Вспоминаю себя, - разъяснял ученый, - свои школьные годы. Литературу нам преподавал очень грамотный последователь Белинского. И мы привыкли смотреть на Пушкина его глазами, - то есть глазами Белинского. Воспринимая как "несомненное" все то, что говорил о Пушкине учитель, мы и в самом Пушкине видели только то, что о нем сказано учителем - и ничего сверх этого... Так было до тех пор, пока мне в руки случайно не попала статья Писарева. Она привела меня в замешательство - что такое? Все наоборот, и тоже убедительно. Как быть? - И только тогда я взялся за самого Пушкина, только тогда я сам разглядел его подлинные красоты и глубины. И только тогда я по-настоящему, а не по-школьному, понял и самого Белинского, и самого Писарева..."
Это всего-лишь один из многих ярких примеров в статье Ильенкова, а сама статья - всего-лишь одна из многих работ философа, где он в доступной форме показывает, что настоящее мышление начинается с противоречия. Но, как и упомянутый учитель литературы, Эвальд Васильевич тоже очень грамотный специалист в своём деле - в философии. Благодаря этой грамотности, отсутствию философского пафоса и писательской харизме (что очень редко встречается у последователей классической линии философии), я очень быстро начал смотреть на противоречия, философию и мышление вообще глазами Ильенкова.
Но недавно я попал в ситуацию вышеупомянутого математика - оказался на поле боя между Белинским и Писаревым - и почувствовал, точнее даже пережил, всю силу напряжения действительного, жизненного противоречия. И только после этого мне удалось открыть собственные глаза.
"В двадцатых годах текущего столетия, - пишет Белинский, - русская литература от подражательности устремилась к самобытности: явился Пушкин. Он любил сословие, в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества и к которому принадлежал сам, - и в "Онегине" он решился представить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху, то есть в двадцатых годах текущего столетия".
И каким же было дворянство двадцатых годов девятнадцатого столетия? Поскольку Онегин, по мнению Белинского, является типичным представителем своего сословия, то в его образе оно, возможно, и воплотилось. "Онегин - добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его; он даже не знает, чего ему надо, чего ему хочется; но он знает, и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность". И именно с таким пониманием образа Онегина категорически не согласен Д.И.Писарев: "Обманутый хорошими эластическими словами, теми самыми, в которые он сам, мыслитель и деятель, привык вкладывать живую душу, - Белинский посмотрел на Онегина благосклонно и смело выдвинул его из бесчисленной толпы недюжинных личностей. Но мне кажется, что Белинский ошибся. Он поверил словам и забыл то обстоятельство, что люди очень часто произносят хорошие слова, не отдавая себе ясного отчета в их значении или, по крайней мере, придавая этим словам узкий, односторонний и нищенский смысл".
Большая часть статьи Писарева - это снятие покровов "хороших эластических слов". Он анализирует почти каждую сцену романа и показывает кем на самом деле, по его мнению, является Онегин, а вместе с ним и Пушкин. Наверно, выразительнее всего расхождение во взглядах двух критиков станет заметным при анализе следующего фрагмента романа:
Питая горьки размышленья,
Среди печальной их семьи,
Онегин взором сожаленья
Глядел на дымные струи
И мыслил, грустью отуманен:
Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщик?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? - Ах, Создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? тоска, тоска!..
"Какая жизнь! - пишет Белинский, - Вот оно, то страдание, о котором так много пишут и в стихах и в прозе, на которое столь многие жалуются, как будто и в самом деле знают его; вот оно, страдание истинное, без контура, без ходуль, без драпировки, без фраз, страдание, которое часто не отнимает ни сна, ни аппетита, ни здоровья, но которое тем ужаснее!.. Спать ночью, зевать днем, видеть, что все из чего-то хлопочут, чем-то заняты, один - деньгами, другой - женитьбою, третий - болезнию, четвертый - нуждою и кровавым потом работы, - видеть вокруг себя и веселье и печаль, и смех и слезы, видеть все это и чувствовать себя чуждым всему этому, подобно Вечному жиду, который среди волнующейся вокруг него жизни сознает себя чуждым жизни и мечтает о смерти, как о величайшем для него блаженстве; это страдание, не всем понятное, но оттого не меньше страшное... Молодость, здоровье, богатство, соединенные с умом, сердцем: чего бы, кажется, больше для жизни и счастия? Так думает тупая чернь и называет подобное страдание модною причудою."
"Я без малейшего колебания, - комментирует слова Белинского Писарев, -записываюсь в ряды тупой черни и вместе с этой тупой чернью радикально отрицаю и беспощадно осмеиваю то ужасное страдание, над которым так добродушно сокрушается Белинский. На Вечного Жида российский помещик Онегин не похож нисколько, и сравнивать их между собою нет ни малейшей надобности. Вечный Жид, говорят, был так устроен, что никак не мог умереть; вследствие этой странной особенности своего организма он действительно имел полное основание мечтать о смерти, как о величайшем блаженстве. Но Онегин этого основания вовсе не имеет, и фантастическая фигура Вечного Жида, воплотившего в себе такое страдание, которое далеко превышает размеры человеческих сил и человеческого терпения, приплетена тут ни к селу, ни к городу. Белинский сам подозревает, что "онегинское страдание" не отнимает ни сна, ни аппетита, ни здоровья, но, по своей великодушней доверчивости, наш критик полагает, что оно тем ужаснее".
Ознакомившись с мыслями двух выдающихся критиков, я почувствовал себя, мягко говоря, неловко. Читая Белинского, я убедился, что "Евгений Онегин" - действительно выдающееся творение гениального поэта, в котором схвачен дух эпохи. Прочитав Писарева, я увидел в романе красивое, но весьма пустое изображение аристократической самовлюблённости. Два критика для подтверждения своих точек зрения цитировали одни и те же места из сочинения, но видели не просто разные, но совершенно противоположные вещи. А что видел в них я? Каково было моё собственное мнение?
Каждая самодостаточная личность должна иметь своё мнение по тому или иному вопросу. И даже отсутствие мнения, точнее осознание его отсутствия - это уже определённая позиция. Но я не мог позволить себе не иметь мнения об "Онегине". Я же читал роман, чувствовал и пытался понять. Но любая моя мысль растворялась в мысли критика, которого я читал. Моя позиция по поводу сочинения запросто переходила в свою противоположность, стоило мне только взять в руки Писарева после Белинского и наоборот. Не свидетельствовало ли это о том, что собственного мнения я просто не имел? Ответить на этот вопрос мне помог тот же Белинский, причём - той же статьёй.
"...мы смотрим на "Онегина", как на роман времени, от которого мы уже далеки. Идеалы, мотивы этого времени уже так чужды нам, так вне идеалов и мотивов нашего времени... "Герой нашего времени" был новым "Онегиным"; едва прошло четыре года, - и Печорин уже не современный идеал. И вот в каком смысле сказали мы, что самые недостатки "Онегина" суть в то же время и его величайшие достоинства: эти недостатки можно выразить одним словом - "старо"; но разве вина поэта, что в России все движется так быстро?"
Смотреть на "Онегина" как на роман своего времени - вот где суть. Белинский был знаком с гегелевской диалектикой, поэтому прекрасно понимал, что любой предмет нужно исследовать в его развитии, в его становлении, исторически, т.е. брать конкретно. В противном случае, придётся иметь дело с вырванным из всеобщей взаимосвязи куском действительности - с дурной абстракцией - которая рано или поздно начнёт раскалываться изнутри от внутренних противоречий. И именно так я поступил при рассмотрении пушкинского романа, за что и ощутил себя зажатым з двух сторон железними тисками. Если же взглянуть на Пушкина исторично, як это, собственно, и делает Белинский, то тогда всё становится понятнее и с Белинским, и с Писаревым, и главное - с Пушкиным.
"Можно сказать без преувеличения, - пишет критик у той же статье, - что Россия больше прожила и дальше шагнула от 1812 года до настоящей минуты, нежели от царствования Петра до 1812 года". Сложно не согласиться. Победа на наполеоновской Францией стала апогеем развития крепостнической абсолютистской монархии, которая формировалась на протяжении всего реформаторского XVIII-го века. Дворянское сословие, которое стало господствующим классом общества именно при Романовых, достигло в этом событии высшей точки своего аристократического развития. Но точка высшего развития является одновременно началом конца, поскольку после неё остаётся только путь вниз.
Глазами своих офицеров российское общество смогло посмотреть на себя будто со стороны, сделать свою собственную жизнь предметом своего рассмотрения. И то, что увидело офицерское дворянство, не очень ему понравилось. Сравнив Россию с европейскими странами, особенно с побеждённой Францией, молодое поколение поняло, ценой какой отсталости далась им победа. Национальный подъём быстро сменился осознанием того, что дальше так жить нельзя, что самодержавие не имеет будущего. И уже в 1816 году в Петербурге основывается "Союз спасения" - первая тайная организация декабристского движения. Революционное дворянство - вот главное последствие кампании 1812-1815 годов. С этого момента, наиболее прогрессивная часть российского общества сосредоточилась, кроме своих обыденных дел, на отрицании существующего порядка.
Онегин является типичным представителем этой части общества. Сложно не заметить, что пафос отрицания проходит магистральной линией через весь роман Пушкина. Онегин только то и делает, что отбрасывает светские ценности, но не может ничего принять вместо них. В Онегине воплощено светское отрицание самого высшего света, общественное самоотрицание. И вся проблема состоит в том, что Онегин, именно как типичный представитель своего времени, уже не может быть собой, ему надоела его жизнь, но и перестать быть собой он не может, поэтому и остаётся бездейственным. Чистая негация, без какой-либо утвердительности - вот главный конфликт романа.
Писарев схватывает своей критикой момент неспособности Онегина перестать быть самим собой, измениться. Онегин отрицает идеалы высшего свет, но при этом не отказывается от бессмысленной дуэли с юным Ленским, боясь светского порицания. Онегин сыт по горло лицемерием и пустотой светских женщин, но почему-то влюбляется не в искреннюю и нежную девушку Таню, а в светскую даму Татьяну. Ну и самое главное - онегинское отрицание является чисто словесным, не деятельным отрицанием. Конечно же, если не смотреть на "Евгения Онегина" как на "роман времени", с высоты шестидесятых годов онегинское страдание вызовет только смех и отвращение. И поэтому тяжело не согласиться з каждым ироническим выпадом Писарева.
Но в том то и дело, что с высоты шестидесятых годов. После поражения в Крымской войне отсталость крепостнического аграрного государства з царём-самодержавцем у руля стала очевидной. Россия требовала коренных преобразований, и говорили ей об этом уже не офицеры-романтики на Сенатской площади, а стальная флотилия Англии: не услышать же залп нарезных корабельных орудий было уже невозможно, особенно когда противопоставить ему можно было только устаревший парусный флот. Эпоха изменилась, и отрицание инфантильной аристократии уже никого не интересовало, настало время для действенных буржуа. Не "русского помещика Онегина" требовало русское общество, а тургеневского Базарова, которым так восхищался Писарев в своей статье "Базаров".
Но неужели выдающийся критик не понимал историчности образа Онегина? Вряд ли. Обвинять в этом "одного из самых выдающихся представителей шестидесятых годов", как называл его Г.Плеханов, было бы только упрощением проблемы. Дело в том, что в шестидесятых годах позапрошлого века "имя Пушкина сделалось знаменем неисправимых романтиков и литературных филистеров" и тем самым во времена Писарева "Евгений Онегин" перестал быть романом времени, поскольку усилиями "романтиков и филистеров" получил новую, современную актуальность. Писарев, как революционный демократ, не мог этого допустить, поскольку прекрасно понимал, что за "ахами" да "охами" от онегинского типа скрывается не что иное, как аристократически-помещическая реакция на аграрную реформу 1861-го году. Поэтому поскольку Пушкин стал (точнее его сделали) оружием в классовой борьбе, то и вести себя с ним пришлось соответствующим образом. Писарев решал конкретные проблемы своего времени, поэтому сейчас нам бывает весьма сложно (а иногда весьма легко - что ещё хуже) понять смысл его выпадов против Пушкина. И только вставив и Пушкина, и Писарева в условия именно их времени, можно понять, кем они были на самом деле, кем стали потом и кем они являются для нас сейчас.
Но я не собирался решать в этой статье вопрос противостояния взглядов Белинского и Писарева на Пушкина. Зачем забирать работу у студентов филфака и историков литературы, которые на эту тему написали и всё ещё пишут уйму рефератов и курсовых работ? Для нашего времени этот вопрос уже не является актуальным, поскольку сам Пушкин не имеет для нас самостоятельного значения. В его творчестве мы не найдём ответов на наши вопросы или просто интересных для нас мыслей. Пушкин - целиком и полностью писатель своего времени. Поэтому он интересен для нас больше с исторической точки зрения, чем с литературной. Он интересен нам ровно в той степени, в которой сквозь его тексты просвечиваются Лермонтов и Гоголь, Герцен и Чернышевский, Толстой и Достоевский...
Я поднял эту тему, поскольку считаю "Евгения Онегина" и борьбу критиков вокруг него одним из лучших "учебных пособий" по воспитанию не только художественного вкуса, но и мышления вообще. Ведь Белинский и Писарев дали нам в очищенном виде то самое противоречия, с которого, как утверждает Ильенков, и начинается настоящее мышление. Только в отличии от философии, в литературно противоречии мысль движется не в сфере сухих абстракций, а наполнена стихией жизни, т.е. движется в конкретном, чувственном. Решая, тем самым, противоречия в литературе, ми дисциплинируем и развиваем не только свой разум, но и свою чувственность.
Поэтому для каждого человека, которому не наплевать на свой литературный вкус, нужно воспитать в себе внутренних Белинского и Писарева, т.е. иметь возможность смотреть на любое сочинение - как на классику, так и беллетристику - з двух противопложных точек зрения и доводить их до снятия в синтезе. Только таким образом можно из заложника литературного процесса можно стать его полноправным участником.
*Перевод с украинского.