Ленин в Польше.
2016-04-22 Mikołaj Zagorski, авторизованный перевод с польского Dominik Jaroszkiewicz (Mikołaj Zagorski, Dominik Jaroszkiewicz)
Читатель уходящего поколения может подумать, что речь идёт о биографическом эпизоде, связанном с прибыванием Ленина в Кракове, Поронине и вообще в Малой Польше перед началом Первой мировой войны. Читатель поколения «от 30 до 60» просто пропустит эту статью мимо внимания. Лишь молодёжь прочтёт в названии этой статьи именно то, о чём и будет в ней сообщено.
Связь Ленина и Польши двоякая. И то, что Ленина занимали те же вопросы, что и думающих поляков - это вовсе не самая очевидная и не самая распространённая в массовом сознании связь Ленина и Польши. В нём Ленин - это, во-первых, реальный индивид, который ходил по склонам гор у Закопане и Поронина, который ночевал в комнатке известного дома на окраине Кракова, который совершал восхождение на Рысы и любовался видами озера Морское Око. В Народной Польше эта «часть» Ленина была раздута до непропорциональности, однако вряд ли её значение далеко выходит за границы краеведческо-архивно-музейной работы. Ленин как политик был известен в Народной Польше возможно чуть шире, чем Ленин-альпинист, но «его» извечной проблемой была та, что политическое наследие Ленина очень трудно вписывалось в контекст польской истории. Достаточно сказать, что Яцек Куронь, небезызвестный функционер «Солидарности» 1980-х годов, возводил способ организации этого предательского сообщества к ленинским рекомендациям. А уже в Москве Михаил Суслов рассматривал «Солидарность» как рабочую не только по составу, но и по направленности стремлений организацию, игнорируя быстро перешедший позднее (после «разговоров в Магдаленце») в антагонизм разрыв «верхов» и «низов». Даже попытки кооперации сельского хозяйства тоже велись польским политическим руководством вопреки ленинскому наследию, в результате чего и превратились много где в карикатуру на самих себя. Нетрудно понять, что сформированная в Народной Польше культура обращения к Ленину имела очень сомнительное отношение к результатам его деятельности. Массовое знание каких-то эпизодов его биографии совсем не помогало полякам решать реальные проблемы. И со стороны своего способа мышления Ленин оставался не в одной Польше terra incognita. Значительная часть того, что в цикле «Основное противоречие советской философии» сообщалось о советском мышлении, может быть отнесено и к мышлению польскому. В Польше тоже, но в более жестоких формах, господствовал позитивизм, и в Польше тоже было большой проблемой добросовестно разобраться в том, что же такого заложено автором в ленинское письменное наследие.
Польша уже давно не Народная Республика, а «очень даже наоборот», как сейчас грустно шутят. Почти никто, кроме жителей затронутых поветов Малой Польши, не помнит альпиниста-любителя из Поронина, ещё меньше людей помнит про политика, основавшего РСДРП и оказавшего поддержку появлению или возрождению государственности Латвии, Литвы, Польши, Финляндии, Эстонии, Украины, Армении, Грузии и Азербайджана. Тем не менее, в современной Польше есть небольшой, но стабильный и также стабильно медленно расширяющийся интерес к ленинскому наследию. На этот интерес как на выделившийся факт, пожалуй, впервые обратил внимание Марек Ян Семек в статье «Ленин и камердинеры»[1], опубликованной в начале 2007 года. То, что он называет «реабилитацией ленинизма», в реальности никакой реабилитацией не было. Дело в том, что поверхностная книжка Славоя Жижека всего лишь показала, что ленинизм может быть предметом публичного разговора и вызвала взаимное обнаружение достаточно большого числа поляков, которые и не прекращали попыток разобраться в ленинском способе мышления и действия. В этом смысле осмысление ленинизма у Жижека со стороны преодоления отчуждения и разбора освободительных стремлений как личности, так и масс сразу же было воспринято в польской мысли как банальность. Однако и публично сказанная банальность, за которой нет никакой глубокой мысли, может иметь очень большое воспитательное значение, что ясно уже из германской сказки про голого монарха. Примерно с тех пор весь польский интерес к ленинскому наследию (а в него мы не включаем простое идеологическое отбрасывание без знакомства с первоисточниками) развивается именно в «жижековском» направлении, в направлении изучения и усвоения ленинского способа мышления и действования. Наверное огромный доступный и известный опыт псевдомышления в религиозных формах играет в этом какую-то положительную роль. Конечно, даётся освоение ленинизма не просто, но вряд ли в Народной Польше дела обстояли значительно лучше. Вряд ли уже потому, что даже Марек Ян Семек признал для себя недоступность ясного целостного понимания отдельных элементов ленинизма. А Семек, как известно, был одним из немногих поляков, кто добился относительно больших успехов на пути к пониманию, воспроизведению и передаче диалектико-материалистического способа мышления и действования. Ни о чём из названного у послеберутовского руководства Народной Польши нельзя было и мечтать, ведь даже у самого Берута было только некоторое представление о марксизме, но не его понимание. Вряд ли это повод для паники и обскурантистских выводов или зряшного отвержения всего опыта Народной Польши. Снять этот опыт можно только ленинским же убеждением, что любые недостатки устранимы, если есть время на понимание их источников исходя из самого передового выработанного человечеством способа мышления, если есть время на деятельное преодоление влияния обнаруженных источников этих недостатков.
Современный польский интерес к ленинскому наследию заметно более здоровый, чем в Народной Польше. Дело тут ещё и в том, что его гносеологическая составляющая для ленинского наследия является образующей по отношению к другим формам деятельности - Ленин-мыслитель предшествовал Ленину-политику не только исторически и логически, но даже политически. Поэтому если мы хотим восстановления всемирно-исторического содержания ленинской политики, то должны исторически, логически, практически и политически начать с ленинского способа мышления. И вообще, надлежащая отделённость от чувственности - это непременное условие освоения теории как теории, тем более - как практичной теории. Если вспомнить как Гегель в «Феноменологии духа» гносеологически рассматривал этапы тотемной религии и современной религии, то ясно, что ленинизм больше способен вжиться в современную польскую жизнь, чем в жизнь Народной Польши. И та причина, что сейчас ленинизм отдан почти всецело власти его добросовестных исследователей, пожалуй даже не главная. Хотя бы из-за того, что во время известных событий на Бессарабской площади в Киеве мне довелось наблюдать у одного знакомого запоминающуюся реакцию. Он смотрел трансляцию в интернете (телевизор в Польше всё больше воспринимается как признак низкого уровня культуры) с кислым выражением лица, но никакой горечи в нём уловить было нельзя. Когда действо закончилось, он уверенно подытожил: «Мой Ленин не каменный, он урона не понес». Осмыслив эту фразу, нетрудно придти к выводу, что только сейчас Ленин и приходит в Польшу по-настоящему, во всей полноте своих человеческих проявлений. И то, что современному поколению поляков Ленин чувственно недоступен не только прямо (как живой индивид), но и косвенно (как «чувственный дух» музеев) совсем не делает его менее доступным и понятным, а «совсем даже наоборот». «Задаёт он нам те самые вопросы, которые каждый из нас хорошо знает как свои собственные»[^2]: Как устроить экономику, чтобы поляки жили не лучше и не хуже иных народов, чтобы они в первую очередь сами решали свою судьбу? Как избавится от кредитной кабалы? Как перестать пресмыкаться перед политиками из США и как не сменить их на иной объект пресмыкательства, а вообще перестать пресмыкаться? Как вырвать половину польских воеводств из недопотребления еды, а молодые польские семьи, имеющие детей, из нищеты? Как дать каждому поляку рабочее место, где он сможет зарабатывать, а в перспективе даже трудится? Как избавить целые воеводства от выездов в Италию на заработки, а жителей городских окраин от прочистки английских и французских унитазов в соответствующих столицах? - На всё это ленинизм может дать ответ. И интерес к нему закономерен. Ведь ни к чему хорошему не привело «специфическое применение» (фактически же чаще всего игнорирование) ленинизма в Народной Польше. Но даже её «прекращение» не решило по существу ни одной проблемы, а большинство - обострило.
Ответ ленинизма на больные польские вопросы не лежит на поверхности. Ленин не говорит нам «делай 1, 2 и 3», он не даёт нам инструкции. Он приглашает нас к совместному размышлению и заботливо предоставляет нам самые совершенные на его время инструменты мышления. Ленин показывает нам, что он сам смог выточить резцом своей концентрированной мысли, и приглашает нас самих попробовать выточить похожим способом похожим инструментом нечто из нашего материала. Ожидает он от нас внимательного и критического отношения к своему наследию и особой осторожности именно там, где хочется некритически скопировать удавшийся некогда опыт. Ленин требует от нас не подчинятся видимости, - даже видимости, сотканной из его же омертвевших и застывших слов и дел. В этом смысле верно замечает о Гегеле (и тех, кто развивает его преобразованный метод) Семек, писавший, что «у Гегеля ярче всего видна эта тесная взаимосвязь глубины мысли и значительной её сложности, {взаимосвязь} между умственной важностью и надлежащей отдаленностью от обыденного сознания». Результат ленинских работ тоже доступен и понятен в своём значении только при надлежащем отдалении не только от обыденного сознания, но и от чувственности, свидетельствующей нам об альпинисте-любителе или политике. Ленинские (а вовсе и не только ленинские) работы могут быть результативны и плодотворны для нас только тогда, когда они ложатся на нашу собственную чувственную организацию, порождённую нашими историческими условиями, а не тогда, когда они затмеваются чувственным образом автора. И хотя к чувственному образу автора можно (а иногда и нужно) обращаться, очень опасно с него начинать, если речь идёт о теории и её понимании.
Интересное наблюдение, относящееся к 2008-2009 годам сообщил один клиент наёмных «работописателей»[^3], зарабатывающих вокруг Философского факультета Варшавского университета. Он спросил своих «авторов» о том, есть ли такая система взглядов, которая по своим инструментам позволяет легко понимать иные, а сама не может быть ими воспринята как целостность. И тогда авторы, писавшие рефераты и статьи на самые разные темы, без всякого опасения за репутацию сообщили, что используют такую систему взглядов в своей работе, чтобы избегать перенапряжения от пустословия. «И эта система взглядов ленинизм, если помнить о том, что это лишь историческая форма марксизма».
Попрошу читателя отметить, что это было время, когда интерес вообще к марксизму в ненародной Польше только зарождался. К этому времени относится основание в Варшаве самообразовательного Студенческого Объединения Философии Марксистской (SKFM), которое работает и сейчас, но уже в более широких масштабах и не ограничивается студенческой аудиторией.
Медленное возрождение польского интереса к ленинизму происходит в специфических политических условиях, которые больше похожи на немецкие и украинские, чем на чешские, литовские или белорусские. Существо этих условий состоит в том, что с утратой «чувственного компонента», точнее обыденного присутствия ленинизма, официальная польская идеология утратила силовое преимущество над ним. А сражаться с ленинизмом как с теорией польские идеологи не могут, потому что они вообще ещё не выиграли ни одного теоретического сражения, и это явно для них не победное (если вообще доступное) поле. Таким образом, как теория, ленинизм ушёл в небольшую, но неразрушимую «мёртвую зону» официальной идеологической артиллерии. За счёт этого польский ленинизм ещё жив. Не зря ведь Ильенков писал, что марксизму ещё в его времена (как и сейчас) противостоит не иная теория, а отсутствие всякого выраженного сознательного и цельного теоретического взгляда на мир. На собственно теоретическом поле ленинизм в Польше почти одинок, но многие ли поляки допущены на это самое поле? И как раз против их проникновения направлен неуклюжий почти оуерловский 256-й артикул Кодекса Карного. Однако больше, чем некоммерческое использование символики и публичное сомнение в плюрализме, польские чиновники запретить не могут даже в своей больной фантазии. Для этого они слишком мало знают не только о том, что такое ленинизм, но даже о том, что такое способ мышления и чем он отличается от способа недомыслия. Поскольку в современной Польше ленинизм существует только как способ мышления, пытающийся хоть где-нибудь стать способом действия, он по своей природе пока ещё неподсуден польским чиновникам. Ибо прямой чиновный запрет совершения мышления не зря обыгрывался у сатириков многих народов в разные времена. Сила польского ленинизма пока что всецело состоит в его слабости. Но начиная историческим и логическим способом с метода мышления, он имеет перспективы преобразоваться в благоприятных условиях в способ действия масс. Не без самоотверженной помощи поляков (и не только поляков), уже освоивших ленинизм, конечно.
Послесловие.
Большая часть ленинского письменного наследия на языке оригинала доступна за два-три нажатия клавиши мыши.
[^2 ]: См. Марек Ян Семек, «Почему Сократ?»
[^3 ]: В оригинале буквально «составителей статей».
Возможны также такие переводы названия как «Ленин и прислужники», «Ленин и лакеи». Оригинальный текст статьи можно найти на сайте PTHM в разделе работ Семека. ↩︎