Над чем работают, о чём спорят поляки?
2015-08-26 Dominik Jaroszkiewicz
Необходимое введение о польской теории
Как теоретическая нация Польша начала формироваться в 1840-х годах. Начало польской теоретической мысли положили исследования Эдварда Дембовского[1]. Как и Виссарион Белинский в России, он пытался самостоятельно ревизовать наследие Гегеля. Точно так же в конце жизни он обозначил свой интерес к социализму и к роли крестьянства в политической жизни. Формирование Польши как теоретической нации произошло так же, как и в России, в результате её «ассимиляции в немецкую теоретическую провинцию»[2], но при этом как теоретическая нация Польша долго не имела собственной государственности, не была политической нацией. Даже хуже, превращение в политическую нацию тут же едва не свело на нет прежние польские заслуги в области мысли, ибо господствовать стал позитивизм т. н. «львовско-варшавской школы». Тем не менее, как теоретическая нация Польша выжила и польские попытки очистится от позитивизма мы ещё рассмотрим. Чтобы их правильно понять, нужно рассмотреть узловые качества теоретической нации в их историческом ряду начиная с формирования национальной интеллигенции, которая образует необходимую для умственной деятельности исторического субъекта основу общей культуры. В ряду от невыраженности теоретического мышления до его современных форм в условиях национальной хозяйственной или языковой изолированности можно выделить такие качества как:
языковая обособленность национальной территории
наличие публичной литературы
работа литераторов-энциклопедистов, готовящих своими работами почву для теоретического мышления в собственном смысле
работа теоретиков - теоретическая нация-для-себя, а точнее, для всех, потому что истина не признаёт административных границ.
В настоящей статье не будем касаться неразвитых форм и предпосылок теоретического мышления. За скобками оставляются национальный язык, публичная литература и даже деятельность литераторов-энциклопедистов, которые создают в национальной культуре материал, на котором при напряжённых общественных противоречиях может произрасти теоретическое мышление. Польша будет показана как самостоятельная качественно выраженная теоретическая нация, качественно похожая на Германию, Украину и Россию.
В мировом масштабе польская теория известна по работам Розы Люксембург, деятельность которой совпала с тем временем, когда историческая субъектность перемещалась из Германии в Россию и задержалась на несколько десятилетий по пути. До Розы Люксембург Людвик Варыньский в 1880-х годах организовал первую в Российской империи международную партию, провозгласившую опору на практический материализм. Всемирно-историческое значение Польши было к тому времени в значительной степени утрачено - как революционный элемент польская шляхта потеряла всякое значение с укоренением результатов грабительского «освобождения» русских крестьян. Наконец, с получением формальной независимости, Польша (как и предсказывал Энегльс) стала в основном реакционным элементом, хотя, в силу отсутствия экономических сил, пилсудчикам было далеко до гитлеровцев и даже до итальянских фашистов. Первые в новейшей истории польские заявки на теоретическое мышление мирового масштаба относятся к 1950-м годам, к так называемым берутовским временам. Точно так же зачатие современного теоретического мышления в СССР связано со сталинскими временами. Как в Польше, так и восточнее, теоретическое мышление практически началось с необходимости разобраться что такое революция, как её делать, и что она может дать в данных условиях. Основы современной польской философии, как и основы современной советской философии, однородны по своим основаниям. Если революция должна отвергнуть все материальные формы господства-угнетения, то она должна отвергнуть и все соответствующие идеальные формы на основании наследования лучших достижений человеческого мышления, которые нужно знать перед тем как наследовать. Поэтому разобраться в научном коммунизме, не разобравшись во всей истории философии, невозможно. Самой характерной формой польского теоретического мышления (как и у соседей) является научный коммунизм, т. е. теоретическое выражение практических попыток преодоления отношений господства-подчинения и товарности. Эта форма теоретического мышления как в Польше, так и у соседей, происходит из их главной исторической коллизии, разрешение которой сделало частную собственность до незаметности крайне ограниченной (в СССР и ГДР) или неустойчивой (в ПНР). Под научным коммунизмом в Польше подразумевается материалистическая диалектика, взятая со стороны потребностей своего применения в скачкообразном преобразовании наличных общественных отношений. Научный коммунизм является в современной Польше единственным «потребителем», «собирающим плоды» исследований всех отраслей истории философии. Это положение мы и попытаемся проиллюстрировать на примере журнала «Новая критика».
«Новая критика» и место польской теории в европейском теоретическом сообществе
Журнал «Новая критика» (Nowa Krytyka, Но́ва Крыты́ка) был основан в 1991 году как издание Института философии Щецинского университета. Трудно сказать, имело ли тогда название какое-то отношение к одноимённой школе позитивистского формального анализа текстов, существовавшей ранее. Сейчас же вряд ли уместно говорить о подобной связи, исходя из содержания или направления журнала. № 11 вышел в 2000 году, а значит до того выход был примерно ежегодный. С 2002 года чаще получалось выпускать по два номера в год, и это требует приглядеться к некоторому изменению линии, которое вывело журнал на новый уровень содержательности и даже коммерческой успешности. В настоящий момент журнал имеет достаточно обширную для подобного издания аудиторию и является одним из наиболее положительно относящихся к работам по научному коммунизму изданий в Польше. В чём заключается это положительное отношение, раскроем позднее. Перед обзором содержания каждого номера следует понять, какую часть польского теоретического мышления представляет собой «Новая критика».
Исторически польское теоретическое мышление имело своим центром Краков, где прошла деятельность Дембовского. Позднее свои теоретические школы сформировались в Варшаве (при Варыньском) и в Познани. Области тяготения примерно соотносились с областями трёх главных диалектов, положенных в основу польского языка, или с тремя областями иноземного ига над Польшей после последнего Раздела. При колонизации (после 1944 года) новых земель на западе возник четвёртый центр теоретического мышления во Вроцлаве. Как и в случае с Познанью, здесь в истории края имела место повальная дегерманизация или разнемечивание, что наложилось на традиционный польский интерес к немецкой классической философии.
Судя по современным публикациям, самое крупное теоретическое сообщество действует в Варшаве, затем идут познаньское, краковское и вроцлавское. В настоящий момент Польша имеет своими соседями две современных теоретических нации (Германию и Украину) и Чехию, современное теоретическое положение которой крайне запутано, но которая в средневековье была в ряду передовых теоретически и политически народов. Особенностью современной ситуации в польском теоретическом мышлении является то, что если со времён Народной Польши польско-немецкое теоретическое взаимодействие осталось примерно в тех же старых известных рамках, то польско-советские активные теоретические взаимоотношения оказались фактически прерваны после 1988 года. Победа ревизионизма в обеих странах и позднейшая катастрофическая реставрация всей полноты капиталистических отношений привели к тому, что между Польшей и её восточными соседями оказалась стальная куртина. Это отгораживание не преодолено ещё и сейчас. И если теоретическая полужизнь России за последнюю четверть века поверхностно известна в Польше, то обратное совсем не верно - в России неизвестны даже такие узловые фигуры современного польского теоретического мышления как Ярослав Ладош[3] и Марек Семек[4]. То молчание, которым в России, обходят польское теоретическое мышление в Польше соответствует разве только игнорированию наследия Канарского и Босенко.
Никаких национальных предубеждений против результатов польского, украинского, корейского или немецкого мыслительного труда в России нет, и никакая из этих наций ни прямо ни косвенно не устанавливала эмбарго для вывоза своих теоретических изделий в Россию. Там одинаково игнорируют вообще все соседние и не соседние теоретические нации. За последнее десятилетие в России работы Семека изучил единственный человек, который недавно специально приехал в Варшаву и был уважительно встречен почти как музейный экспонат. Стоит напомнить, что всего сто лет назад далеко не самый свободный от иных дел Ленин не считал пустой тратой времени штудирование работ Люсембург и смог освоить разговорный и письменный польский язык. Понятно, что современное историческое значение Польши несравнимо с российским, а в смысле теории даже многие ошибки Люксембург были бы достижениями для господствующей массы польских теоретиков. Мировое значение Польши в настоящий момент утрачено, оно может быть связано только с новой активизацией революционного движения в Европе, до которой по самой оптимистической оценке никак не меньше полутора десятилетий. Как бы не была настроена польская буржуазия, она при всём желании не сможет так как российская быть гарантом реакции на целом континенте. С другой стороны, наследие Чернышевского и Ленина не всё осталось в грязных лапах российской буржуазии и может статься, что возвращаться к себе Россия как теоретическая нация будет с внешней помощью - усваивая снятое немецким, польским, украинским и даже корейским опытом наследие Ленина и Чернышевского.
Географическое представительство в редакции «Новой Критики» от номера к номеру незначительно меняется. Для восточного читателя достаточно получить общую картину расстановки сил в редакции. По числу представляющих разные местности она такова: 3 - из Познани, 5 - из варшавского узла, 1 - из Кракова, 3 - из вроцлавского узла, 2 - из щецинского и по 1 - из Нью-Йорка, Парижа и Москвы. Какое значение имеет это понятное без объяснений только поляку замечание, должна показать экскурсия по страницам журнала.
2000 год «Новая критика» встретила скорее журналом узкоакадемическим. Упоминания через несколько лет заслуживают лишь немногие статьи, дающие представление о том, какие проблемы были актуальны для отдельных авторов. Илона Блоцян (Ilona Błocian) пишет про «Автоматизм бессознательности», Войцех Сломски (Wojciech Słomski) рассуждает о границах науки и не-науки. Ярослав Бараньски (Jarosław Barański) подал статью по эстетической проблематике: «Эстетический интеллектуализм как эстетика реконструкции познавательных стремлений искусства». Вряд ли эту статью стоит внимательно читать тому, кто знаком с «Диалектикой эстетического процесса» Канарского. Но зато простое сравнение покажет, на каком относительному уровне была польская мысль в начале века. Томаш Стоклоса (Tomasz Stokłosa) весьма поверхностно рассуждал на тему «Человек, смерть, самореализация», - такова была эпоха, что вместо самореализации занимались рассуждениями о ней. Реакционные философские концепции рассмотрели в номере Вацлав Мейбаум (Wacław Mejbaum) и Артур Добош (Artur Dobosz). Первый про Беркли, второй про «экзистенциальные источники» воззрений Юма и трансцендентализма Канта. Яцек Прокопски (Jacek Prokopski) завершил раздел статьёй про Кьеркьегора. Этьен Балибар из Парижа (Ètienne Balibar) опубликовал беседу про остатки «школы Альтюссера». Из книжных рецензий 2000 года ни одна не заслуживает упоминания.
В 2001 году подобрались более удачные материалы. Галина Валентович (Halina Walentowicz) из Варшавы опубликовала статью о критической теории Хоркхаймера, причём основой оценок этой теории служат классические логические формы, выработанные Кантом, Фихте, Шеллингом и Гегелем. Этого оказывается достаточно, чтобы указать на некоторые идеалистические элементы во взглядах очередного «дополнителя Маркса». Из следующих статей есть одна культурологичская (именно это обычно и считается в Польше эстетикой) про портрет (Małgorzata Kwietniewska) и традиционная «кантоведчееская» Станислава Пискожа (Stanisław Piskorz ) о проблеме реальности трансцендентального мира. Со многих сторон не дорос до мыслителей Народной Польши и Советского Союза Мирослав Рутковски (Mirosław Rutkowski ) в статье «Побуждение к действию и мотивация» (Racje do działania a motywacja). Разнесение побуждения к действию и мотивации всё-таки проводится им почти без использования того опыта, который накопили в этом отношении Выготский и Леонтьев, Ильенков и Канарский. Ежи Кохан (Jerzy Kochan) в своей статье 2001 года пытается исследовать возвращение классических принципов в гуманитарные науки, - как видим, в номерах того времени очень мало того, что выходит за пределы узкоакадемических интересов. Тогдашняя апатия была такова, что проблемы обществопеределывания даже в заглавиях статьей никто не ставил. Для сравнения отметим лишь то, что в №2 от 1992 года вряд ли сейчас кого-то заинтересует что-то кроме статьи Гегеля о системе Фихте, а в 2003 году тот же Ежи Кохан публикует статью с показательным названием «Следы свободы» (Tropy wolności).
Как разнится картина 2001 и 2011, а тем более 2012 года! Куда более чем красноречиво об этом скажет даже обложка очередного номера!
Впрочем, обложка хотя и обязана впечатлить, не обязана заслонять собой содержание. Поворот академического журнала к научному коммунизму имел достаточно глубокие причины как в Польше так и в международной ситуации вообще. На 2007-2011 года в Польше приходятся две фундаментальных перемены: закрепление результатов финансового раздела Польши транснациональным капиталом и сход со сцены того поколения польских теоретиков, которые сознательно застали последний успешный опыт мировой революции в виде процессов 1960-х годов и примыкающих к ним. В настоящее время польский теоретический коммунизм не имеет живых свидетелей краха колониализма, Кубинской революции, индонезийских преобразований, мелкобуржуазного революционного движения 1960-х в США и других исторически позднейших актов наступления мировой социальной революции. Нечто похожее имело место за Одрой и Бугом. Какое это имеет значение? Восточному читателю достаточно сказать, что большая часть материалов «Всеобщей теории развития» была собрана из полемики 1960-х годов, большинство вопросов которой так и не получили официального решения до самого организационного исчезновения официальной советской философии. Если за Бугом Босенко умер в 2007 году, то Марек Семек перестал мыслить в 2011 году. Это были люди, которые десятилетиями определяли лицо своих теоретических наций по праву наибольшего углубления в самые напряжённые противоречия современной теории общестовпеределывания. Большая часть современных авторов «Новой критики» относится к тому новому поколению, которое их никогда не видело и которое вынуждено унаследовать теоретическое мышление по вторым свидетельствам. В этом новом поколении следует выделить тех, кто занимается собственно проблемами научного коммунизма и тем самым убрать взгляд с бесталанных профессиональных теоретиков, а также с (как их зовут в Германии) «позитивистских нердов (nerdów)». То, что откроется нам после этого вычета, способно повергнуть в шок любого добродетельного функционера ПОРП[5]. Основной поток новых сил в польский теоретический коммунизм дала молодёжь, которая в недавнем прошлом имела почти сплошь католические и патриотические убеждения. Кажется, что таким способом в коммунизм могли пробраться и элементы прошлого опыта, однако есть два фактора, которые этому препятствуют. Во-первых, это те отпугивающие прогнозы, которые даёт о себе польский теоретический коммунизм. Во-вторых, это отсутствие массовых организаций, которое во многом сводит проблемы остаточного патриотизма и католицизма к сугубо личным и слабо влияющим на реальную политическую позицию. Что касается отпугивающих прогнозов, то польский теоретический коммунизм, по сравнению с политическим, обладает обострённым историческим чувством. А раз так, то у теоретиков есть ясное понимание того, что необходимо ждать не меньше полутора десятков лет до появления настоящего массового польского политического коммунизма. Тот, кто боится ждать или желает сделать ставку поменьше либо проходит мимо коммунизма, либо выбирает политику, где в стиле исторических реконструкторов разыгрываются организационные отношения, моделирующие некий гибрид «Пролетариата» времён Варыньского и ПОРП 1970-х годов. В отличие от политиков, занятых очередными комбинациями, теоретики ясно понимают какое практическое наследие им досталось. Прошлые политические поколения не только немало утратили, но и предоставили возрождать движение почти на чистом месте. Поэтому слабые духом оказались в других местах. Новоприбывшие же первым делом занялись сведением счётов со своей прежней совестью, что породило колоритный образ современного польского теоретика. До известной степени его приметные иностранцам черты заключаются в хорошем знании католической догматики и Фейербаха, а также в знании разных соседних языков, считающихся в Польше, мягко скажем, малопрестижными. Взамен прошлых симпатий к себе Костёл теперь имеет в Польше несколько тысяч читателей книги Ежи Кохана «О несуществоании Бога», а гиперкомпенсация прошлого патриотизма приводит к появлению знатоков словацкого, украинского, литовского и белорусского языков. К новой несколько комичной ситуации быстрее всех привыкли немцы. Если в перерыве конференции по материалистической диалектике разговаривают на украинском - ясное дело - тут встретились поляки. Если нужно что-то точно сообщить литовцу, спрашивают поляков. Внимательный слушатель с белорусской книжкой - тоже поляк. Однако по интересу к российской культуре вряд ли можно так уверенно судить о происхождении. Большинство польских теоретиков умело и умеет грамотно проверить верность перевода цитат Ленина и Чернышевского (их главные работы переведены), но ни разговорного знания языка, ни специфической политической «промосковской» фракции этот навык не породил. Приметная «промосковская» линия существует в польской буржуазной политике, потому что польской и российской буржуазии сейчас почти нечего делить, но против подогретого украинскими событиями и российскими деньгами переноса этой линии в польский социализм в настоящее время приходится работать польскому теоретическому коммунизму.
Постоянный интерес к проблемам научного коммунизма, рост тиража и появление новых авторов для «Новой Критики» начинается примерно с 2011 года. Подготовившие мыслительные сдвиги изменения в реальной жизни связаны, разумеется, с проявившимся и закрепившимся польским результатом мировых финансовых потрясений 2008 года. Чтобы понять, как стала воспринимать себя некоторая часть польских теоретиков, стоит осознать, что значительная часть №26-27 была посвящена проблемам колониализма. Чтобы не утомлять читателя разбором статей я приведу лишь одно узловое название работы, которую написал Лешек Кочанович (Leszek Koczanowicz) „My skolonizowani? Wschodnioeuropejskie doświadczenie i teoria postkolonialna". Эта статья прямо проецирует восточноевропейский политический и экономический опыт после разрушения народной демократии на те логические формы, которые выработала для описания своих проблем теория новой формы колониализма (фискально-монетарного). Думаю, можно смело согласится с тем, что сама публичная постановка подобного вопроса, вне зависимости даже от ответа на него, была бы почти немыслима, скажем, в 1994 году. Путь к возможности публично задавать такой вопрос шёл через номера, посвящённые Ницше, Кьеркегору и Юму. Детальное исследование наследия этих мыслителей было предпринято по причине распространённости разных реакционных направлений в польской философии. Знакомство с Ницше предостерегало против одной из линий развития фейербахианства, которое широко распространяется в покидающих католическую почву слоях польской интеллигенции. Знакомство с Юмом предостерегало против позитивизма, ибо к Юму в одной из программных статей были аргументированно сведены истоки официальной английской и американской «философии». Что особенно важно, Юм был рассмотрен не только со стороны философии, но и как экономист, теоретик права и политик. О том, что в этих отраслях есть позиции, прямо относимые к юмизму, без всяких ругательств вряд ли много кто был осведомлён на континенте. Номер про Кьеркегора представляется больше результатом польского национального конфликта Костёла и философской профессуры, чем международных коллизий.
Номер 2012 года «Маркс и его читатели», названный по одноимённой конференции, состоявшийся несколько лет назад, заслуживает детального рассмотрения. Это первый номер, посвящённый почти целиком проблемам научного коммунизма и обусловивший заметный рост читательской и авторской аудитории журнала. Сама конференция 2012 года собрала тогда рекордных 70 польских участников всех фракций - от анархистов до оппортунистов. В номер, пожалуй, впервые попали не все подряд тексты, а отобранные как по квалифицированости так и по партийной направленности. «Этот номер журнала ведь посвящён Марксу, не по поводу годовщины, а практически!»[6] - отмечал Ежи Кохан в программной редакционной статье «Карл Маркс и его читатели». Далее следовала статья Хоркхаймера о понятии человека (O pojęciu człowieka). В статье «Марксизм, неомарксизм, постмарксизм...» (Marksizm, neomarksizm, postmarksizm...) Ежи Кохан призывает поменьше употреблять терминов из заголовка статьи и побольше понимать, что такое материалистическая диалектика. В статье доказывается, что официальное польское отношение к наследию Маркса не имеет никакого отношения к действительному отношению значительной части польской интеллигенции, не говоря о представителях теоретического коммунизма и рабочего движения. Тему этой остро политической статьи продолжает Мариуш Барановский (Mariusz Baranowski), исследовавший попперовскую критику классической философии и материалистической диалектики в особенности в статье „Popperowska (pseudo)krytyka filozofi i Marksa". Попытку отпора идеалистическим теориям знаковых систем предприняла Наталья Юхневич (Natalia Juchniewicz) из Варшавы в статье „Marksowska koncepcja znaku". Статья эта, однако, слабовата в сравнении с «Идеальное» Э. В. Ильенкова и даже в сравнении с узко-психологическими работами А. Н. Леонтьева, хотя пытается нащупать в одном из частных вопросов методологию, изложенную Канарским в «Диалектике эстетического процесса».
Номер продолжает Флориан Новицкий (Florian Nowicki), составивший обзор развития материалистического понимания ранних этапов предыстории со времён Энегельса в статье «Энгельс, этнография, матриархистика» (Engels, etnogra fi a, matriarchalistyka). Следующая статья Пжемыслава Плюциньского (Przemysław Pluciński) „Metroengelsizm, czyli o Engelsowskich korzeniach krytycznych badań nad miastem" может иметь лишь узкий интерес, но она интересна не одним содержанием, а тем, что уже успела пасть жертвой научного мародёрства. Далее Ян Куровицки (Jan Kurowicki) размышляет об изучении наследия Маркса в такое время, когда официально утверждена его монстризация (O czytaniu Marksa, gdy stał się on potworem). В статье он даёт весьма неутешительную и полностью обоснованную характеристику лживой и трусливой польской интеллигенции. Рецензиями чужих взглядов завершают номер Пётр Козак (Piotr Kozak) и Яцек Титтенбрун (Jacek Tittenbrun). Первый критикует понимание популизма у Эрнста Лакло (Ernesto Laclau), а второй разбирается с категорией «экономического империализма» у Гари Бекера. Книжные рецензии касаются книг авторов рассматриваемого номера. Бартош Мика (Bartosz Mika) представляет книгу-сборник под редакцией Титтенбруна в рецензии «Всё что вы всегда знали о капитализме, но что боялись знать». Книгу Куровицкого «Эстетическая нулёвость» (Zerowość estetyczna) рецензировал Ежи Люты (Jerzy Luty), однако вряд ли стоит доверять представлению Куровицкого как теоретика эстетики. Его теория - это скорее культурологическая концепция, не относящаяся в некоторых аспектах даже к материалистической философской партии. Таково содержание 28 номера «Новой Критики», наметившего перелом к современному успеху этого журнала.
Содержание 29 номера 2012 года с портретной линогравюрой Грамши на обложке читатель имеет возможность изучить сам. Очевидно, что в него попали менее острые статьи с упомянутой конференции, которые, однако тоже было бы неразумно оставлять без внимания. Из авторов этого номера стоит выделить для восточного читателя разве только Збигнева Виктора (Zbigniew Wiktor). Он, пожалуй единственный из авторов номера, сообщал, что одну из его малых работ переиздали в последнее десятилетие за Бугом, причём в отвратительном переводе и с едва узнаваемой подписью. Профессор из Вроцлава известен в Польше тем, что смог выдержать антикоммунистическую атаку, использовав академическую автономию университета и тем, что до сих пор следит за современной китайской гуманистикой и пишет об этом книги с хорошей эмпирией, но отвратительной апологетической теорией в духе Шаффа, прославлявшего НЭП. Однако больше научного значения профессора Виктора может быть только его символическое значение[7]. В своё время он сделал немало для наладки обменных польско-немецких публикаций по научному коммунизму и потому с 1990-х годов известен в Восточной Германии. В начале 1990-х годов до самого политического процесса «Пролетариата» профессор Виктор активно работал в этой организации, которая была тогдашней формой существования польского политического коммунизма. На современных конференциях профессор выглядит реликтом давно ушедшей эпохи и живым выражением идеи преемственности польского коммунизма. Будучи представителем самого старшего теоретического поколения, Збигнев Виктор всегда контратсно выделяется среди множества молодых лиц, ведь среди тех, кто работает с сфере научного коммунизма, есть огромный возрастной разрыв от 30 аж до 65 лет. Среди других авторов стоит выделить Тытомеуша Кохана (Tymoteusz Kochan), который без долгих размышлений выдаёт результаты раздумий нового поколения польской революционной интеллигенции в статье „Rewolucja - perspektywy. W poszukiwaniu rewolucyjnego proletariatu".
30-31 номер за 2013 год был посвящён бакунизму и отдельным вопросам научной политической экономии. Как и ранее в случае с Юмом и Ницше, данная концепция является весьма привлекательной для некоторых малообразованных в области философии интеллигентов, выступающих в публичной политике. Поскольку бакунизм присущ слаборазвитому освободительному движению пролетариата, рассмотреть эту концепцию детально редакция посчитала необходимой для того, чтобы все вытекающие из неё опасности были ясно осознаны. В номере особенно интересно вводное юбилейное замечание редактора. Ежи Кохан отмечает, что «Новая Критика» к 30 номеру стала одним из двух журналов философской направленности, который распространяется в широкой сети на правах иных журналов, а сайт посещают до 1200 (рекорд) достоверных посетителей в день, всего же за всё время их было более миллиона. Также редактор с удовлетворением отмечает, что есть попытки выхода на международный уровень и коллектив авторов статистически молодеет, а кроме того, уже можно пытаться публиковать не просто все наличные материалы, а пытаться проводить определённую партийную линию, отвергая откровенно идеалистические материалы, если можно осветить проблему с более грамотной позиции. Ещё недавно в Польше такого нельзя было себе позволить по причине малого числа материалов приличного для публикации теоретического уровня.
№32 за 2014 год снова целиком посвящается проблемам научного коммунизма и получает название «Марксизм в польской культуре». Также была названа и конференция, которая доставила материалы к данному номеру. Судя по количеству устных выступлений, материалы прошли серьёзный отбор перед публикацией. Начинается номер со статьи главного редактора об «историческом материализме» в Польше и мире (Materializm historyczny w Polsce i na świecie), где он пытается понять, что стоит за этим терминологическим изобретением каутскианцев, что из называемого так основывается на работах Маркса и что за реальное содержание остаётся за термином сейчас. Гжегож Вычыньски (Grzegorz Wyczyński) продолжает номер заметками о формировании теории государства (Kształtowanie się marksowskiej koncepcji państwa). О наркотических свойствах культов главный редактор, он же автор книги «О несуществованиии бога», продолжает рассуждать в статье „Fryderyk Engels, Karol Marks - religia jako opium ludu". Проблему объективности в общественных науках раскрывают Валерий Губин[8] и Светалана Коначева (Problem obiektywności w naukach społecznych; Walery Gubin i Swietłana Konaczewa). Образцом научной виртуозности эту работу назвать очень сложно, а вот аргументом в пользу русофобских настроений она стала, поскольку исторический субъект того самого мышления, которое определяет свою объективность в деятельности, в статье даже не назван. Кстати так «мову займае»[9] только россиянам. Поляки (как Тытомеуш Кохан) без иллюзий рассуждают о перспективах социальной революции в Польше и изучают состояние её (этой революции) экономического субъекта.
Уже известный нам Бартош Мика в 32 номере критикует методологию печально известных по обе стороны Буга своим политэкономическим невежеством Хардта и Негри в контексте спекуляции на знаниях (Wielość i praca niematerialna. Krytyka propozycji Antonio Negriego i Michaela Hardta w kontekście gospodarki opartej na wiedzy). Ниже без оглядки на книгу "До питання про діалекику взаємовідношення "вибуху" і "стрибка" в процесі руху" Тымотеуш Кохан размышляет о трёх типах антагонизмов (Trzy typy antagonizmów). Нужно ли сообщать о том, что заметного продвижения относительно 1970-х не получилось? Совсем не радостную тему затрагивает «успевший» к началу Донбасской войны Михал Сокольски (Michał Sokolski), сравнивающий понимание субъектности в эпоху всеобъемлющей войны у Фридриха Энегльса и Льва Толстого в статье „Engels i Tołstoj. Podmiotowość w epoce wojny totalnej". Статьёй про концепцию эксплуатации и насилия (Koncepcje wyzysku) подводит номер к концу Яцек Титтенбрун. Завершает же номер Рышард Ружановски (Ryszard Różanowski) статьёй про составление зрительного образа (Niejedno słowo o obrazowaniu).
Движение польского теоретического мышления и его коммунистической части последних лет идёт в противоречии: достигнутые успехи колоссальны по сравнению с тем, что наблюдалось в «мрачное двадцатилетие» между 1988 и 2008 годами, но все продвижение вперёд так и не привело к тому, что «Новая Критика» имеет достаточно много строго партийных статей, стоящих на платформе классической философии и выработанных форм материалистической диалектики. А без достаточного потока материалов приходится проводить линию очень виртуозным способом, почти так, как это делал Чершышевский в «Современнике», большинство авторов которого были весьма недружелюбно настроены к величайшему мыслителю доленинской России. Неприятного сходства ситуации добавляет то, что, как у нас говорят, «все ведь ходим под 256 акртикулом»[10]. Поэтому выбор материалов к №33 был построен по такой схеме, чтобы слабые со стороны партийности материалы очень невыгодно смотрелись на фоне ясно объясняющих ситуацию статей. Подбор этих ясных статей требовал острой полемики против доживающего свой век польского позитивизма и потому, после некоторых поисков, было решено переводить отдельные работы Ильенкова. В результате получилось очень специфическое лицо свежего номера «Новой Критики».
Редакционная статья Ежи Кохана из 33 номера целиком посвящена месту марксизма в польской культуре (Marksizm w kulturze polskiej). Для политической остроты далее помещена статья Тадеуша Клементовича (Tadeusz Klementowicz) об ограничении демократического принятия решений на основе современных технических средств: «Соуправление технолиберализма и[11] демократия участия», „Współrządzenie (good governance) technoliberalizmu a demokracja partycypacyjna". После этой статьи начинается блок материалов против позитивизма, который открывается обзорной статьёй Льва Науменко „Ewald Iljenkow. W kontekście filozofii światowej". Затем следуют также впервые появившиеся в польском переводе произведения самого Ильенкова. Первым идёт знаменитое опубликованное двадцать лет назад в Германии письмо о положении с философией „O sytuacji filozofii", а продолжает тему ответ советскому идеологу позитивизма Д. И. Дубровскому о психике и мозге "Psychika i mózg". По ссылкам на оригиналы работ читатель легко сможет понять почему именно на этих работах остановила свой выбор редакция «Новой критики».
Блок современных авторов состоит из культурологических статей Магдалены Цыранкевич (Magdalena Cyankiewicz) и Магды Казьмерчак (Magda Kaźmierczak). Обе статьи пытаются осмыслить художественный процесс в Народной Польше. Первая „Drugi brzeg Stanisława Wygodzkiego - od przekroczenia Rubikonu po Exodus" вторая „Marks, realizm i socrealizm. Wokół zagadnienia realizmu w powojennej Polsce".
Блок рецензий свежего номера оказался тоже необычным. Первой идёт рецензия главного редактора о Гольбахе и его «Системе природы» в контексте атеизма (Paul Tiry d`Holbach: religia a „System przyrody"). Вторая рецензия куда проще по замыслу, но много сложнее по исполнению: Эдвард Карольчук (Edward Karolczuk) возвращается к рассмотрению концепции коммунизма из Манифеста Партии Коммунистической в статье «„Manifest Partii Komunistycznej" a komunizm».
Линия 33 номера продолжается в опубликованном официальном проекте №34. Он будет начинается со статьи Ежи Кохана о теории и методологии материализма исторического (Materializm historyczny jako teoria i metodologia), а основной блок этого номера будет посвящён осмыслению проблем польской политической экономии. Флориан Новицки начинает блок статьёй про обобществление культуры в концепции Богдана Суходольского (Bogdana Suchodolskiego koncepcja uspołecznienia kultury a marksizm). Продолжит блок Мариуш Барановски с разбором политэкономической концепции известного экономиста-оппортуниста Оскара Ланге (Wokół welfare economics Oskara Langego). Разбор сущности плановости читатель сможет найти в статье об учении Михала Калецкего (Gospodarka planowa w ujęciu Michała Kaleckiego), которую написал Павел Шелегианец (Paweł Szelegianiec). Далее из материалов, представленных на сентябрьскую конференцию о наследии Розы Люксембург, будут статья Эвы Кохан (Ewa Kochan) Роза Люксембург и бунт масс (Róża Luksemburg i bunt mas) и статья Михала Серминьского (Michał Siermiński) о национальной программе в люксембургиантсве вообще и относительно Польши особенно (Dziedzictwo luksemburgizmu a kwestia niepodległości Polski). Продолжая острую тему, отношение Пилсудского к марксизму по данным его переписки и издания работ реконструирует Анджей Войташак (Andrzej Wojtaszak) (Stanowisko Józefa Piłsudskiego wobec marksizmu w korespondencji oraz „Pismach zbiorowych").
Две статьи политического блока подали к новому номеру Славомир Чапняк (Sławomir Czapniak) и Лукаш Молль (Łukasz Moll). Соответственно про осмысление идеологии Зигмунтом Бауманом (Lewą naprzód. Ideologia i walka klas u młodego Zygmunta Baumana) и про польский зомби-пролетариат (Polski zombie-proletariat. Polityczna rekompozycja klasy). Последняя статья затрагивает довольно большую тему и затрагивает весьма самокритично, что очень показательно и похвально. Момент необходимой самокритичности марксизма затрагивает в следующей статье Магдалена Озимек (Magdalena Ozimek), где расматривает полемическую исследовательскую ориентацию и фактически рецепцию сократовского наследия в марксизме (Dyskursywna orientacja badawcza i jej Marksowskie inspiracje).
Обзорный блок статей по плану будет включать обзор от упомянутого профессора Виктора (Zbigniew Wiktor; Marksizm i socjalizm w XXI wieku) и замечания Лукаша Ивасиньского (Łukasz Iwasiński) потреблении в концепции отчуждения у мыслителей-«франкфуртцев» (Konsumpcja jako źródło alienacji w teorii Szkoły Frankfurckiej). Рецензии на работы Бруно Ясеньского и творчество Родченко можно не упоминать отдельно, но изложенная программа планируемого номера журнала «Новая Критика» побуждает вызывать представителей теоретического мышления в России на социалистическое соревнование в области теории обществопеределывания.
**А там, дзе ўчора багна прэла
Гнілі век векам балаты[12]**
(Там где вчера была трясина и гнили извечно болота)
Из прошлого мы уходим в настоящее и будущее. Есть ли нечто подобное журналу «Нова крытыка» в России? Массовое, с укрепляющейся партийной линией, философское, про научный коммунизм, имеющее успех у молодёжи и уходящее даже в киосковую распространительскую сеть, хозяева которой, так скажем, далеки от взглядов редакции, но не против заработать на их популярности. Есть ли такое? Я постарался опросить всех, кто мог подсказать что-то по восточным вообще и российским в частности изданиям. «Альтернативы»[13] вызывают большие сомнения со стороны партийности, ибо идеализм в ряде материалов зашкаливает, а философской культуры, даже формальной в тематических материалах маловато. Исторически укрепления и определения ясной линии у издания не заметно, а животворные толчки 2008 года похоже и вовсе обошли российских теоретиков потому, что смены поколений по пробному поиску сведений об авторах не заметно. Что касается массовых (больше 5000) чисто политических изданий социалистической направленности, то их философский уровень ниже колен костёльной мыши, а ясное публицистическое понимание связи политической позиции и гносеологии - явно не их достоинство. Попытки «Газеты коммунистической» здесь рассматривать не стоит, ибо там пока нет формальной популярности и коммерческого успеха. Хорошо уже то, что опыт демонстрирует хоть такую возможность движения в подобном направлении в России.
Наконец, вопрос того, имеют ли польские коммунистические теоретики какое-то преимущество перед теми, кто позиционирует себя так в России. Если представить, что Восточная Малопольска, то есть на языке коренного народа Галичина и Волынь, «чудом вернётся в лоно родины»[14], то представить относительно единогласное одобрение этого события в польском коммунизме даже при легитимном галицийском референдуме невозможно. В этом состоит главное отличие польского и немецкого коммунистического сознания. Пилсудчина и гитлеровский нацизм научили польских и немецких коммунистических теоретиков тому, что в эпоху империализма коммунист никогда, и в предвоенных условиях особенно, не может быть патриотом. Ни местным, ни соседним, как то чешским в Германии или российским на Украине. Пилсудчина и нацизм - это очень дорогая цена, я не пожелал бы чтобы её платили в России. Увы, от моего нежелания никак не зависит то, что упорствующих в единении со своей буржуазией исторический процесс освежает головой в корыте из исторических экскрементов. Желает ли Россия своей пилсудчины, чтобы убедиться что Ленин и Чернышевский были правы?
Польша 1980-х годов была всеевропейской Вандеей, одной из самых отсталых стран на континенте. Сейчас медленно наступает пробуждение. Желают ли теперь российские коммунистические теоретики похлебать из того исторического нужника, из которого при Бальцеровиче нахлебались все поляки без разбору классовой позиции? Сейчас у думающей польской молодёжи превращённый в школьную дисциплину польский патриотизм не вызывает ничего, кроме отвращения, причём даже более сильного чем отвращение к украинскому патриотизму на Галичине. Польша была всеевропейской Вандеей, но
... тут, дзе ўчора багна прэла,
Гнілі век векам балаты,
Збажынка сёння зарунела
I спее колас залаты.[15]
А что же бывший всеевропейский Пьемонт? Что за золотой колос готовит нам пожинать нация Ленина и Чернышевского? И готовит ли?
Zainteresowanie problematyką chińską znalazło wyraz w dziesiątkach artykułów i rozpraw naukowych publikowanych w kraju i za granicą. Profesor brał udział w ponad 100 konferencjach na polskich i zagranicznych uniwersytetach, m.in. w Wuhan, Moskwie, Pradze, Belgradzie, Chicago, Brukseli, Berlinie, Lipsku. Ostatnio przebywał jako visiting profesor na dłuższych stażach naukowych w Uniwersytecie Wuhan w Chinach środkowych m.in. w 2005, 2009, 2010 i 2012 r., promując tam polską naukę, a także badając Państwo Środka od środka. Profesor wykładał na wielu zagranicznych uniwersytetach, bierze także aktywny udział w działalności społecznej. Jest autorem licznych artykułów publicystycznych, wykształcił ponad 300 magistrów, 100 licencjuszy, 4 doktorów. Zawsze znajduje czas dla studentów i kolegów. Jego paremią naukową jest: Caritas et Amor semper vincit!
(http://www.dwspit.pl/wiktor)
Польская карающая норма применяется в настоящий момент выборочно по сугубому произволу полицейского или прокурорского чиновника. В пользу польского теоретического коммунизма пока играет лишь то, что, по пословице, непорядком Польша стоит.
Пол. Edward Dembowski (1822-1846). ↩︎
Выражение из «Истории одной курсистки» Zagorskiego. ↩︎
Jarosław Ładosz (20 XI 1924 - 14 X 1997) ↩︎
Marek Jan Siemek (27 XI 1942 - 30 V 2011) ↩︎
Польская объединенная рабочая партия - правящая партия в польской народной республике - ред. ↩︎
Jest więc to numer pisma poświęcony Karolowi Marksowi. Nie rocznicowo - praktycznie! ↩︎
Полуофициальный биографический очерк сообщает о географии знакомств: ↩︎
Соавтор «высоконаучного» издания «Диалектическая теология // История мировой философии. - М: АСТ, 2008». ↩︎
Возможно, лучшим соответствием этой белорусской пословице будет «отнимает речь». ↩︎
Так называемая «коммунистическая» статья Уголовного кодекса Польши, аналогичная по направленности и применению статьям за «дискредитацию республики Беларусь» и статье об «общественной розни» в России. Сильно отстаёт по суровости кар и абсурдности оснований от известного украинского закона. ↩︎
В оригинале у союза также есть сравнительно-противопоставительный оттенок смысла, который нельзя адекватно передать. ↩︎
Якуб Колас, На новай зямлі. ↩︎
По сайту и нескольким найденным в Варшаве просмотренным мной номерам. ↩︎
Адам Мицкевич, строка из начала поэмы «Пан Тадеуш». ↩︎
Якуб Колас, На новай зямлі. ↩︎