Образное мышление. Образное мышление?

2014-02-05 Валерий Суханов

Восстание декабристов сыграло существенную роль в становлении моей личности. Вспоминаю время, когда я, закончив в 1984 году институт, пошёл работать на завод в цех по шлифовке стекла помощником мастера. И здесь мне случайно попалась в руки книга о декабристах. Книга была очень толковая и буквально всего меня перевернула. И я вместо того, чтобы стать передовиком производства, - гнать план и бороться с браком, - стал день и ночь писать стихи, и в первую очередь о декабристах. Даже поэму написал - «14 декабря». Помню начало:

Спасти Россию спящую,

Вот было дело их,

Их дело настоящее,

Свобода, честь и стих.

Коль жизнь уже беснуется,

Но сладко спит народ,

Бестужев не беспутствует,

Рылеев не поёт.

Их языки отточены,

И в каждом жале месть,

Насилию народному

Альтернатива есть.

И не скорби, Сенатская,

Коль вышло всё не так,

Ты как могила братская,

А братья - все в веках.

Взошли из голой памяти,

Взошли, взросли, не вдруг

Набаты колокольные

От узловатых рук.

По их звучанью гулкому

Сверяем мы тона

И бьём, и бьём по-прежнему

Во все колокола.

Этот стих мне дорог, дорог именно тем, что я в нем впервые составил образ всей своей последующей деятельности, позволившей мне в 42 года войти в мир философии и уже с философских позиций рефлектировать образ, являющийся началом и целью становления меня самого.

Образное мышление... Не случайно в названии статьи это словосочетание записано два раза - один раз в утвердительном, один раз в вопросительном ключе. Действительно, может ли мышление быть образным? И если да, то насколько можно доверять такому мышлению?

Известно, что сфера человеческой культуры, которая мыслит именно образами, - это искусство. И законы Красоты, по которым мы отличаем истинное творение художника, музыканта, поэта от репродукции в своём пределе совпадают с законами Истины и Добра. Но сам по себе образ, даже если это полотно Рембранта, мышлением не является. И в то же время, без умения «мыслить образами» ты мыслить никогда не научишься.

Искусство по своей природе нерепродуктивно. И эта его сущностная, творческая компонента проявляется наиболее выпукло. Поэтому-то и осознание роли образа в

человеческой деятельности, связи образа и мышления невозможно без понимания сути творчества, творческого процесса.

Животное также способно в своей жизнедеятельности создавать образ. Но способно ли животное творить? Исторически человеческий образ и явился первым духовным орудием (оружием) которое себе сотворил человек, чтобы закрепить (защитить) способность к творчеству в орудийно-предметной деятельности. Образ одновременно и чувственный, и сверхчувственный. В этом и сила образа, что несмотря на то, что он постигается чувствами, само его содержание сверхчувственно. Сила его в противоречии между чувственным и сверхчувственным, которое образ удерживает. Кусок камня, на который молится дикарь, уже не является простым камнем, ибо в нём представлена всеобщая природа человеческой орудийной практики, но, в то же время, дикарь кусает, облизывает его, постигает всеми чувствами, данными ему как представителю животного мира.

Образ - это первый мостик, первая ступенька первого человека к осознанию себя, осознанию общественного характера своей деятельности. Но понять силу образа может лишь мышление. Но вне образа оно это сделать не в состоянии. Именно в образе природа впервые в превращенном виде являет истину самой себя. В «Философии религии» Гегель и пишет об этом, сознательно примеряя свой слог в описании религиозного, образного мышления, к предмету исследования, обильно снабжая свой текст художественными образами. «Способ продвижения природы заключается в том, что замкнутое в ней понятие прорывается вовне, поглощает кору вне-себя-бытия, идеализует её и, придав прозрачность оболочке кристалла, само входит в явление» [1, 289].

Образ - это явление истины природы. Истина уже находится в объективной действительности. И субъектом, который движет истину «прорываться вовне», является объективное противоречие. В образе этому субъекту - противоречию - придаётся чувственно-сверхчувственная форма. Субъект отделился от объекта. Но это не значит, что объекта - природы - нет в образе, а в объективной действительности перестаёт «работать» субъект. Но для чего же тогда субъект открыто являет себя миру? И посредством чего это происходит? Ведь образ то ещё надо создать.

Первое явление субъекта в идеальной форме происходит в орудии. Но, повторюсь, здесь представлен не только субъект, но и имплицитно спрятана истина - тождество субъективного и объективного. «Орудие представляет в себе (собой) не только субъекта, но и объект, и далеко не только в том смысле, что оно объективно-материально, есть преобразованная форма объекта, - а в том, что в нём представлена всеобщая форма объективной действительности, той действительности, с которой оно соотнесено» [2, 254]. Субъект - это то, что движет историю. Это гениально уловлено и Кантом, и Фихте, и Гегелем, и Марксом. Осознать движущую силу противоречия, а в себе, как субъекте обнаружить чистую форму - вот основная задача философской рефлексии.

Внешность, превращенность истины в религиозно-мифологическом образе есть первичная необходимость. Но эта же необходимость толкает человека превратить превращенную форму в истинную, чистую форму движения себя - противоречие. Зачем человеку потребовалось осознание противоречия как собственной формы движения? Очевидно затем, что только в противоречии и через противоречие способна осуществляться внутренняя связь человека с объективной действительностью. Только через понимание противоречий объективной действительности как своих собственных и возможна практика, являющаяся критерием истины знания. В противном случае сама практика будет односторонней, и истинно будет подтверждать лишь заблуждение. Поэтому и утверждение об антиномичности познающего субъекта у Канта также существенно, как и марксистское понимание предметно-преобразующей деятельности человека, если точнее, то практика Маркса снимает антиномичность разума Канта. Понять практику Маркса без понимания роли противоречия в этой практике невозможно. Образ насквозь противоречив, - это неистинное отражение истины. Образ призывает

действовать «по образу и подобию». Философская рефлексия очищает образ от сюжета, «отнимает аромат у живого цветка» (Блок). Зачем?

Действительно, зачем философия полностью очистила образ, вплоть до неподвижного бытия (Парменид)? Чтобы освободить место знанию? Чтобы знание ввести в образ? А чем было плохо знанию вне образа? Ведь, то, что знание единичных вещей было до рождения философии, - это неоспоримый факт, - копья производились, дома строились, корабли сооружались, дороги прокладывались, кувшины изготовлялись. И всё со знанием. Зачем же всем знаниям по производству единичных вещей потребовалось единое твёрдое основание - образ. Ведь именно эту функцию образ и выполнял до введения в него знания, но лишь внешне. Зачем всем знаниям потребовалось войти в образ? И не утопия ли это?

Так все-таки, зачем человеку потребовалась рефлексия творчества, если неосознанно творчество уже осуществлялось? Зачем человеку потребовалось истинное знание процесса предметно-преобразующей практики? Ответ один, - чтобы сделать эту практику более продуктивной, поскольку рефлексия вне образа, если и возможна, то будет грешить всегда односторонностью мнения. Ведь Парменид смог «родить» зерно всей классической философии - «мысль и то, о чем она мыслит, - одно и то же» - лишь оттолкнувшись от образа бытия. Такая потребность могла родиться лишь в условиях величайшего взлёта культуры древнегреческой цивилизации, в условиях прогрессивного развития общества. Абсолютная ненужность философии в наше время говорит о жесточайшем регрессе всего общества. Философия методично изгоняется из вузов, из человеческой практики и активно насаждается религия. Но творческие люди всё равно приходят к философской рефлексии. Вспоминая Ленина, можно сказать, что истинный творец приходит к материалистической диалектике «ощупью, шатаясь, иногда даже задом». Потому что этого неумолимо требует бесконечность творчества. Этого требует основная потребность, развиваемая творчеством - искать границы и выходить за границы в любом деле, любом познании. А это и есть совесть. Иного определения у совести нет и быть не может. Кто сказал, что совесть нефилософская категория? Совесть - это первая гегелевская категория качества, опредметившаяся в человеческой практике и распредметившаяся из неё же. Совесть - это качество, отличающее человека от скота. Категория, уходящая корнями в самые основания философской классики. Что есть неподвижное чистое бытие Парменида? Это чистая совесть (качество) человеческого рода, очищенное от иллюзии мифа. Именно человеческого, то есть имеющего в себе потенцию снятия любого устоявшегося наличного бытия - «все течет», что и было зафиксировано Гераклитом, в этом вопросе не таким уж тёмным. Соответственно и счастье - другое название совести - человеческого качества: «Если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, когда они находят горох для еды». И здесь Гераклит предельно ясен. Человек и счастлив тогда, когда имеет возможность поступать по совести. Имеет возможность достигать пределов своего развития и выходить за эти пределы, имеет возможность взрывать устаревшие схемы согласования себя с объективной действительностью и создавать новые.

Именно не знакомство с философской классикой вынуждает попадаться современному человеку в сети буржуазных теорий, суть которых остро, едко и зло обличал Ильенков. «Другие теоретики идут ещё дальше и уверяют, что лишь шесть процентов населения земного шара от рождения наделены мозгом, способным к творческой работе, а остальные девяносто четыре - самой природой (или самим господом богом) с детства обречены на работу нетворческую, ума не требующую, на бессмысленное повторение «операций» по заранее заготовленным для них правилам, инструкциям» [3, 22]. Нынешние буржуазные теоретики говорят уже о четырёх процентах креативщиков (модное слово) в противовес девяносто шести, которые просто работают. И причём эти «креативщики» тоже рассуждают о совести, о долге перед нацией и т.д., о том как найти выход из тупика. А выход этот они видят в ...инновационных технологиях.

«Креативщики» разрабатывают новые технологии, «репродуктивы» их осваивают и за счёт «технологического гения» перестают быть «репродуктивами» и пополняют ряды «креативщиков». Это было бы смешно, если бы мы не жили в это время.

Конечно, жизнь вынуждает современного буржуазного теоретика показывать хотя бы в иллюзии видимость движения от нетворческого состояния человека к творческому. Но как это разнится с тем, что проделала российская революционно-демократическая мысль от декабристов до Ленина! Ведь декабристы тоже осознали, что способны творить лишь два процента Российской империи. И осознали это как своё внутреннее горе. А осознали потому, что именно они и относились к этим двум процентам, а царь и его прихвостни нет. Я и современных «креативщиков» не рискну назвать творцами. П отому что у них нет совести, а восстание 14 декабря 1825 года и было взрывом совести в России, истинным началом российской истории.

Опыт российской истории показывает и нам, с чего начинать возрождение. С создания в своей деятельности такого образа, дальнейшее определение которого проняло бы даже манкурта. Образ обязан быть субстанциальным, всеобъемлющим, всесоединяющим, поскольку манкурты мы все. Поэтому образ этот способны создать люди, выброшенные на обочину, но не бомжи. Не погрязшие в профессиональном кретинизме одной из наук, но ученые. Презирающие власть денег, но не Абрамовичи. Всеми силами желащими революции, но не анархисты.

И как бы это кощунственно не звучало, в свете создания такого образа смерть Ильенкова скорее благо, чем горе.

Ильенков возвращает нас к основаниям философской классики, когда у человека появилась неодолимая потребность осознать своё качество. Ильенков очень скромно относился к себе и призывал читать Гегеля. Обратимся и мы к классику немецкой диалектики, с тем, чтобы более конкретно определить своё начало. Итак, почему же всё-таки качество (совесть) - начало гегелевской философии и нас самих?

Если быть более точным, то началом гегелевской философии является тождество мышления и бытия. Тождество мышления и бытия и есть истина, которая присутствует во всех превращениях гегелевских чистых форм - категорий. Истина, определяющая логос. Логос и есть тождество мышления и бытия в движении становления. «Не мне, но логосу внимая, мудро признать, что мир един».

Ильенков, как и Сократ, своим ранним уходом из жизни обратил взор людей к логосу. Движение в философии происходит кругами. Ильенков своим уходом будит в нас вовсе не понятие во всей его конкретности и полноте, философ будит совесть. Если ты принял полностью в себя декабристов, то ты примешь полностью и Ильенкова. Если ты полностью принял в себя Ильенкова, то ты примешь и декабристов, и Парменида, и Спинозу, и ответственность за судьбу субстанции. За 6 лет до перестройки Ильенков создаёт новый плацдарм возрождения того, что разрушено и перестройкой, и всем послесталинским периодом построения социализма. Ильенков воссоздаёт образ бытия в чистом виде как совесть, как причастность к человеческому роду. Или я очищаю совесть (качество), или «грязная» совесть убьёт этот мир.

Ведь именно об этом предисловие ко второму изданию «Науки логики», написанное, волею судеб, Гегелем за считанные дни до смерти. Читая Гегеля о логосе, о том, почему чистые формы и зачем, понимаешь, что категории в «грязном» виде действуют в нашей жизни и руководят нами. Руководят инстинктивно и соответственно увязаны между собой хаотически, беспорядочно, случайно, бестолково. Наша задача, чтобы категории утратили над нами власть, а для этого их надо очистить. Чистая (истинная) форма категории «сотворённая (вычлененная) и удержанная» [2, 273] человеком позволяет ввести в эту беспорядочную связь категорий порядок и смысл. И соответственно уже человек властвует над категориями. Поэтому обретение истины, - чистой категориальной формы, - даёт свободу.

С этого и начинается действительное бытие человека, поскольку оно становится осмысленным. «Чистая наука...предполагает освобождение от противоположности сознания [и его предмета]. Она содержит в себе мысль, поскольку мысль есть также и суть вещи (Sache) сама по себе, или содержит суть вещи саму по себе (die Sache an sich selbst), поскольку суть вещи есть также и чистая мысль. В качестве науки истина есть чистое развивающееся самосознание и имеет образ самости (подч. В.С.)[что выражается в том], что в себе и для себя сущее есть осознанное (gewusster) понятие, а понятие, как таковое, есть в себе и для себя сущее»[4, 39]. Логика - это «чистый вид (Gestalt)» [4, 39] Вселенной. Другими словами Логика и родилась, чтобы создать осознанный образ Вселенной.

Поэтому-то Гегель так жестко критикует чахоточный образ Логики, существовавший в его время, как, впрочем, и в наше. «Сравнение образов, до которых поднялись дух практического и религиозного миров и дух науки во всякого рода реальном и идеальном сознании, с образом, который носит логика (его сознание о своей чистой сущности), являет столь огромное различие, что даже при самом поверхностном рассмотрении не может не бросаться тотчас же в глаза, что это последнее сознание совершенно не соответствует тем взлётам и недостойно их» [4, 41]. Главную беду, то из-за чего образ Логики влачит нищенское существование, Гегель видит в том, «что в суждениях и умозаключениях оперируют главным образом количественной стороной определений и исходят из неё, всё оказывается покоящимся на внешнем различии, на голом сравнении, всё становится совершенно аналитическим способом [рассуждения] и лишенным понятия вычислением. Дедукция так называемых правил и законов, в особенности законов и правил умозаключения, немногим лучше, чем перебирание палочек разной длины для сортирования их по величине или чем детская игра, состоящая в подборе подгоняемых друг к другу частей различным образом разрезанных картинок» [4, 42]. Далее Гегель поясняет, что такая абсолютизация количественного подхода в логической науке, происходит из-за того, что философия не нашла ещё своего, истинного метода, который «есть осознание формы внутреннего самодвижения её содержания» [4, 42-43]. И здесь же четко и ясно рисует образ этой формы, образ определения понятия. «Единственное, что нужно для научного прогресса (Fortgang) и к совершенно простому пониманию чего следует главным образом стремиться, - это познание логического положения о том, что отрицательное равным образом и положительно или, иначе говоря, противоречащее в себе не переходит в нуль, в абстрактное ничто, а по существу лишь в отрицание своего особенного содержания, или, другими словами, такое отрицание есть не отрицание всего, а отрицание определенной вещи, которая разрешает самое себя, стало быть, такое отрицание есть определенное отрицание и, следовательно, результат содержит по существу то, из чего он вытекает...Так как то, что получается в качестве результата, отрицание, есть определенное отрицание, то оно имеет некоторое содержание. Оно новое понятие, но более высокое, более богатое понятие, чем предыдущее, ибо оно обогатилось его отрицанием или противоположностью; оно, стало быть, содержит предыдущее понятие, но содержит больше, чем только его, и есть единство его и его противоположности. - Таким путем должна вообще образоваться система понятий, - и в неудержимом, чистом, ничего не принимающем в себя извне движении получить своё завершение» [4,43].

Литература

Гегель Г.В.Ф. Философия религии в двух томах. Том 1. М., 1976.
Лобастов Г.В. Философско-педагогические этюды. М., 2003.
Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991.
Гегель Г.В.Ф. Наука логики. СПб, 2002.