Летняя учеба: взгляд снаружи и изнутри
2012-12-17 Валерий Суханов
В холодные промозглые ноябрьские дни, находясь в заточении дел, которые не приносят пользы ни уму ни сердцу, и глядя на бесконечную вереницу машин, летящих по Ленинградскому шоссе, особенно остро вспоминаешь летние дни, чистый воздух Крыма, философскую учебу в Керчи, где живая мысль искрилась в глазах молодёжи, а старики понимали, что в пятьдесят лет жизнь только начинается.
О философской учебе я узнал на «Ильенковских чтениях», проходивших в апреле 2012 года в Москве. Приехавшие из Киева ребята поражали своей мобильностью, собранностью, готовностью к выступлению и дискуссии. Хотя гостей из Киева было немного - студенты Кристина Москаленко, Дима Столяренко и преподаватели - Андрей Самарский и Василий Пихорович, - их присутствие задавало тонус всей конференции.
Я сам преподавал философию в МИЭТе, но уровень подготовки киевских студентов, которые приезжают на «Ильенковские чтения», не перестает удивлять. Одно выступление Марины Бурик в 2005 году в Воронеже чего стоит! Тогда её доклад был признан лучшим в номинации «Молодые таланты», а Георгий Бородастов вручил импровизированный приз - большую фотографию Ильенкова. Именно поэтому я отлично понимал, что в Крым поеду не отдыхать, а серьёзно работать, и чтобы не ударить в грязь лицом, стал загодя готовиться к учёбе.
Кому как, а для меня самым плодотворным местом для поднятия своего теоретического философского уровня является библиотека им. В.И.Ленина, говоря по-народному - ленинка. Пройдя проходную, я чувствую, что подтягиваюсь и готов к бою. В первую очередь с самим собой. Бывает, что полчаса, проведённые в ленинке, стоят дня работы дома. И даже если ты не взял в руки книги... Так и произошло в тот жаркий июльский день, когда случилась встреча, явившаяся своеобразной пропедевтикой Керчи. Заказав книгу Ильенкова «Искусство и коммунистический идеал», я спустился в буфет, где встретил настоящего живого позитивиста. И. несмотря на то, что он нёс полную чушь, общение с ним пошло мне на пользу, поскольку я поучаствовал в дискуссии с человеком, получившим классическое философское образование, в совершенстве знающим 5 европейских языков, но свихнувшимся, как и многие до него, в позитивизм. Я душой прочувствовал в буфете ленинки непримиримость ленинской позиции. Самое страшное, что этот позитивист считал себя революционером!
«Здравствуйте, коллега!» - сказал Пётр, - так звали этого седого юношу с волосами до плеч. Мы были знакомы с Петром лет восемь, но на уровне «привет-привет», а здесь человек сам предлагал живое общение. «Чем занимаетесь? Идёте ли на Болотную 26-го июля?» - спросил он меня. Я ответил, что не иду. А он: «Почему?». Я сказал, что собираюсь теорией заняться, своим самообразованием. «Да как можно заниматься собой, когда отечество в опасности!» - воскликнул Петр. «А в чём, собственно говоря, опасность?» - спросил я. «Да как же, все стали такими агрессивными, даже попы, как будто хлебнули отравы диалектики». Мне стало интересно. «Почему ты называешь диалектику отравой?» - бросил я пробный камень. «Ну как, отрава она и есть. Надуманная теория. В жизни-то её нет. Вот стул. Вот стол. Вот девушка. Вот ноутбук. Где она, диалектика? Выдумки всё». Тут мне стало ещё интересней. «Но ведь ты же философ по образованию?» - бросил я второй пробный камень. «Философ, - ответил Пётр, - и очень жалею, что так много потратил времени на эту средневековую ересь. Надо быть современным. Сейчас век компьютеров. Мы с детства за компьютером мыслим формально-логически. Вот формальную логику и нужно изучать, чтобы соответствовать передовому мышлению».
Тут я совсем развеселился и перешёл в наступление.
На мой взгляд, в жизни диалектика всё-таки есть. Она даже есть здесь и сейчас, за этим столом.
Как? Где?
Да вот, ты на дух не принимаешь диалектики, считаешь, что всё в этой жизни определяет умение мыслить формально-логически, а я считаю, что умение мыслить диалектически и есть тот золотой ключик, который делает человека свободным. Мы занимаем крайние, абсолютно противоположные позиции, однако ж. спокойно пьём чай, не плескаем его в лицо друг другу, мирно беседуем, держим, так сказать, напряжение противоречия.
Вот именно, противоречия, - возбудился Пётр, - то есть речь против речи. А в реальной жизни, в делах никаких противоречий нет. Одна формальная логика.
«Да уж, действительно крайние позиции», - подумал я, но сдаваться не собирался и сделал заход со стороны классики.
Но ты же получил классическое философское образование...Как ты относишься к изречению Гераклита о том, что Гомера и Гесиода нужно высечь палками, поскольку они - учителя многих - не понимают, что «день и ночь одно».
Да чушь полнейшая. День - это день. Ночь - это ночь.
А как же сумерки, рассвет, где день и ночь абсолютно тождественны? День превращается в своё-иное - ночь, а не в стеариновую свечку, не в стакан, не в ноутбук... С этим-то ты согласен?
Да ни с чем я не согласен, - в сердцах буркнул Пётр, - дня вообще нет, есть лишь наши ощущения...
Моя весёлость давно уже прошла, зато появилась боевая злость, и отчётливо всплыли в душе из памяти слова Ильича: «Читаю одного эмпириокритика, ругаюсь площадными словами, читаю другого - матерными». Я не то чтобы злился на позитивиста (а он с гордостью так себя называл), просто хотелось уяснить себе его позицию, ведь о превосходстве машинного мышления над человеческим говорят уже больше века, может быть, какое-то новое звено есть... Я вспомнил Ильенкова. Его Адам Адамыча. И выдвинул тот же самый аргумент, который выдвигал автор книги «Об идолах и идеалах» своему литературному герою - конструктору «Интеграла», машины умнее человека.
Да, но Бах, но Блок?
??
Неужели ты думаешь, что человек лишь формально-логически мыслящий может писать стихи как Пушкин, Блок, Есенин, музыку как Бах, Бетховен, Вагнер.
Но это же искусство! Там нет мышления. Там лишь образы.
А что, образное мышление и логическое никак между собою не связаны?
Никак. Образы - это образы, чувства, а формальная логика - это мышление. Поэты, музыканты - они все и творят-то по дури, а не от большого ума.
«Понятно, - подумал я,- Адам Адамыч-то посмелее был, попоследовательней. Его «Интеграл» даже музыку сочинял. Не тот позитивист пошел...». Чтобы как-то вывернуться из разговора, который уже начал меня утомлять, я прочитал Петру своё стихотворение на философскую тематику, спросив, чего там больше, дури или мышления. Прослушав стих, Пётр ответил: «Дурь, дурь, конечно дурь...». Но, правда, не так уверенно как раньше. Через два месяца я снова встретил Петра в ленинке. Вид у него был немного потерянный, и он по глубокому секрету признался мне, что тоже начал писать стихи... Свой стих я приведу здесь полностью, поскольку он имеет непосредственное отношение и к нашей с Петром беседе и к моей крымской эпопее.
Не верят люди в ключик золотой,
А верят в звон монет, это реальней,
И мудрыми не вырастают парни,
И девушки не блещут глубиной.
Увы, людей не Истина влечет,
Добыча легкая, сиюминутность,
И побеждает повсеместно глупость,
И лишь кровавый популярен спорт.
Никто не хочет Гегеля погрызть,
К чему нам этот камень категорий,
Нам что попроще, что побестолковей,
Не в моде стала правильная мысль.
Значение иное у понятий,
По ним теперь общается братва,
Никто не верит в Слово, а слова
Лишь старое, задрипанное платье.
И торжествует в Человеке грязь,
Все деловые слышу разговоры,
Но это дело не Сократу впору,
А тем, кто осудил его на казнь.
Естественно, ни на Болотную, ни в церковь с каким-то мудрёным названием, куда меня стал активно зазывать Пётр в конце нашей беседы, я не пошёл, а поехал в Керчь заниматься исследованиями в области Диалектической Логики.
Мне это было интересно. Это было моё. Мне были интересны эти любознательные ребята. Эти «мудрые парни» и «девушки, блещущие глубиной».
Когда мы с другом-философом из Таганрога Димой Куликовым и с Сеней Паном - преподавателем математики из Симферопольского ТНУ - прибыли в поселок Героевское под Керчью, мы увидели большой шатёр-кинозал (в поперечнике 20 метров) на берегу моря, и внутри этого шатра стол и сидящих вокруг него молодых девушек и ребят, пьющих чай. Нас тоже напоили чаем и очень тепло встретили. Мы немного пообщались, обсудили последние новости, как началась учёба (мы немного опоздали), за два дня ребята разобрали два очерка из книги Ильенкова «Диалектическая логика» о Спинозе и Канте. На следующий день намечалось разобрать очерк по Фихте. Семинар предложили вести мне, и не случайно, поскольку начиная с декабря 2011-го, я с головой ушёл в проблему субъективности. На сайте «Пропаганда» уже были опубликованы мои статьи с исследованием творчества Фихте. «Тебе и карты в руки, - сказал руководитель учёбы Василий Пихорович, - дерзай». А переводилось это так: «Посмотрим, что ты за мужик в кулаке». Что ж, семинар, так семинар. В конце концов, я за этим и приехал. Хоть, конечно, и страшновато было сразу с места в карьер, но желание вживую пообщаться со студенческим дружным коллективом было намного сильнее всяких страхов и сомнений. Тем более, что год назад я попал под 10%-ное сокращение в московском вузе и теперь больше не преподавал философию. Истосковался по горящим сердцам, по умным глазам, по неожиданно глубоким вопросам. И очень устал общаться с людьми с полным отсутствием духовной потенции. Отсюда и обращение к Фихте. Философу, особенно остро ставившему проблему человеческой воли.
На следующий день мы поехали с Димой в Керчь поменять рубли на гривны, слегка пройтись по городу. После обеда намечался семинар, который веду я, и, естественно, все мои мысли были об этом семинаре. Я взял с собой книгу «Диалектическая логика», в автобусе освежили в памяти «феноменальное» и «ноуменальное» Я, задав самому себе вектор размышлений. Но чем ближе время подходило к семинару, тем мыслей в голове становилось меньше, а тремор всё больше. По возвращении в лагерь мы увидели множество бабулек, сидящих на проходе и торгующих молодым виноградным вином. Молодым, виноградным...После душной Москвы я, конечно, сломался и махнул стаканчик. Для куражу. Ведь кураж нужен в любом деле. Даже в философской беседе... Махнул, и не пожалел. И уж не знаю, что сработало, то ли молодое вино, то ли молодые сердца, то ли сам дух учёбы - возвышенно-очищающий, но когда я зашёл в шатёр проводить семинар, то всем своим нутром почувствовал, что между мной и ребятами нет никаких преград, а есть лишь предельная открытость философии. Волнение молниеносно улетучилось, и я начал свой монолог, который длился недолго, поскольку мне хотелось, чтобы высказались все.
И действительно высказались все. Каждый заглянул в своё Я, и каждый попытался вывести своё понимание на уровень всеобщего. Каждый понимал, насколько злободневна проблема Я, даже здесь и сейчас, на этой учёбе. Действительно, в процессе беседы выяснялось, что содержание каждого Я совершенно отлично от предметного содержания учёбы. Очевидно поэтому студент Микаэл Думикян и высказал, что ему ближе позиция не Фихте, а Спинозы, предполагающая полное отождествление Я с предметом. Микаэл - восточный человек, оно и понятно. Ведь и Спинозе Гегель в заслугу ставил его восточные корни.
Может ли Я существовать без коллектива? - спрашивал Микаэл. А в приложении к теме семинара это звучало: «Как возможно Я без совместного абсолютного растворения в процессе познания, в предмете, ведь Я обладает лишь модусом мышления, производным от атрибута? Атрибут мышления у всей субстанции в целом, человеческое Я будет всегда вторично».
Может ли коллектив существовать без Я? - отвечал ему я. И, соответственно, это можно было трактовать так: «Но что является свободной причиной субстанции?».
Действительно, если мы полностью растворяемся в знании, в предмете, как этого требует учёба, то мы знаем предмет, но утрачиваем Я, самотождественность, сознание, поскольку «сознание есть различие Я и знания, различие Я и предмета, удержанное в единстве деятельностью Я» [1, 270].
Семинар мне понравился своей глубиной. И ещё тем, что я с него ушёл с ощущением недосказанности, неудовлетворённости собой. Неудовлетворенности, в первую очередь, тем, что я лишь почувствовал противоречие, к которому подводил семинар, и не смог зафиксировать его в явной форме. Но я ведь тоже учусь. Недосказанность, невыявленность противоречия семинара подспудно не давала мне покоя несколько месяцев. На помощь пришёл Лобастов. Его «Философско-педагогические этюды». Этюд 16 «Я как принцип бытия». Емко, лаконично, научным философским языком Геннадий Васильевич фиксирует противоречие нашего семинара. «Сознания нет вне момента самосознания, вне момента противоположения Я предмету. Поэтому-то содержание Я и не есть содержание предметного знания. Но сознания нет и вне отождествления Я с предметом, поскольку вне этого момента нет знания. Сознание и самосознание поэтому существуют только как моменты деятельной активности Я, причём как противоположные моменты, предполагающие и полагающие друг друга.» [1, 270]. А ведь я этот этюд читал, и не раз. А понял только сейчас, после учёбы, после мучительного поиска выхода из тупика неудовлетворённости семинаром. И ещё я понял такую вещь: ни одна книга никогда не принесёт тебе пользы, если предварительно ты не начал писать её сам.
Пусть внешним образом, но связка Фихте-Спиноза была чётко зафиксирована. А это вплотную подводило к Марксу, к революции. Оттого и грусть в глазах Кристины, которая попыталась нащупать противоречие между своими двумя «Я» - быть революционеркой и быть женщиной. И я её отлично понимаю - как можно быть женщиной, если ты видишь, что мир устроен не по-человечески, что мы все недочеловеки, пока не совершим революцию, кто как не мы; и в то же время, возможно ли созерцание, представление, воображение, если убьёшь в себе женщину? Не Адам Адамычи и «Интегралы» творят мир. Не петры и саентисты с их формальной логикой, а живые люди, диалектически мыслящие, осознавшие своё, и только своё противоречие, движущее тебя к самой себе...
Вот такие размышления вызвала у меня эта молодая украинская девушка с грустными и умными глазами. В конце учёбы муж Кристины, Никита, сделал замечательный доклад о Герберте Уэллсе. Ничего, казалось бы, не привнеся от себя, Никита показал, как на ладошке, насколько позиция Уэллса разнится с позицией, так и хочется сказать, коммунаров. Десять дней учёбы пролетели незаметно, и всё это время меня не покидало ощущение, что заходя в шатёр, мы попадаем в машину времени, но не в Уэллсовскую, а Макаренковскую. В машину времени, сделанную руками и душами молодых ребят.