О расстановке сил в Латинской Америке. Часть 1. Предпосылки «левого поворота»
2010-12-26 Андрей Самарский
Самым интересным в современной мировой политике является вопрос о текущей расстановке сил в Латинской Америке. За минувшее десятилетие в 12 странах региона к власти пришли силы, которые называют себя левыми или левоцентристскими. Это: Аргентина, Боливия, Бразилия, Венесуэла, Гватемала, Коста-Рика, Куба, Никарагуа, Сальвадор, Парагвай, Уругвай, Эквадор. Среди континентальных стран, правительства которых открыто высказывают свои симпатии неолиберализму, - Гондурас, Колумбия, Мексика, Панама и Чили. Конечно же, деление на «правых» и «левых» (в смысле приверженности социализму или капитализму) здесь весьма условное, как и количественный перевес левых стран.
Суть противостояния, как и главный признак революционности, в другом - в противостоянии мировому империализму, а именно его патрону - США. Поэтому сегодня Латинская Америка стала ареной борьбы мировой революции и мировой реакции, фронтом мирового капитализма и, если так можно выразиться, мирового социализма. Впрочем, утверждение весьма спорное: «Боливарианская революция» совсем не похожа на «классические» и найдется немало марксистов, скептически относящихся к социалистическому характеру революционных процессов в Латинской Америке. Такое впечатление создают и левоцентристские правительства, например, Бразилии и Аргентины, «левизна» которых заключается в социальных реформах, направленных на улучшение жизни народа, но не выходящих за рамки капитализма. Да и противостоять США можно по-разному, например, в форме конкуренции интенсивно растущего местного капитала с американским. Поэтому очень важно разобраться в чем же состоит революционность стран в Латинской Америке.
Особенности современных социально-экономических процессов в регионе в значительной мере проясняет история региона и мировая история в целом, особенно второй половины ХХ века. Осветление истории раскрывает также важные аспекты «левого поворота», начавшегося с победы Уго Чавеса на президентских выборах в Венесуэле в 1998 году.
Получив независимость в начале ХІХ века, бывшие испанские колонии к началу ХХ-го стали экономическими колониями США. Североамериканские монополии и транснациональные корпорации не были заинтересованы в развитии промышленного производства в странах региона, для них они представляли интерес лишь как сырьевые придатки. США получили полное экономическое господство в этой части света, что дало возможность им определять политику большинства стран. Это во многом определило судьбу Латинской Америки на все столетие - быть периферией мирового капитализма. Сохранился целый ряд феодальных пережитков, наложенных на капиталистическую сверхэксплуатацию трудящих. Небольшая верхушка общества - крупные латифундисты и буржуа - выгодно встроились в неоколониальную систему, хотя большая часть населения жила в условиях нищеты. В то же время, государственная машина, начиная от чиновнического аппарата, заканчивая армией, работала на сохранение системы.
Попытки бороться с таким положением вещей предпринимались всегда, но первых успехов они достигли сравнительно поздно, лишь во второй половине ХХ века (если не считать Мексиканскую революцию 1910-1917 гг.) с буржуазно-демократических революций конца 40-х. Правда, успешными их можно назвать с большой натяжкой: поставив своей целью свержение военного режима, революционные силы останавливались сразу же после захвата власти, побоявшись вовлекать в революцию широкие массы населения - рабочий класс и крестьянство. Поэтому эти прогрессивные силы или сами становились реакционными, или их свергали США с помощью военных.
Успех революции всегда имеет объективные основания, которые определяются развитием производительных сил, соответственно, степенью зрелости противоречий капитала. А для этого нужна крупная промышленность и пролетариат со сложившимися революционными традициями. Таких стран в Латинской Америке было мало. (Стоит заметить, что в латиноамериканской левой традиции сформировалось целое направление десарройоистов[1], исповедующие «идеологию развития»). Основной производства здесь была или добывающая отрасль (нефть, металлы, фосфаты), или сельскохозяйственная (фрукты, кофе, чай, табак); обе отрасли использовали примитивный ручной труд и механизировались лишь по мере заинтересованности ТНК. Поэтому пролетариат здесь долгое время был слабым и малочисленным. Секторы экономики, не используемые ТНК, принадлежали местной крупной буржуазии и латифундистам. Они же через своих ставленников контролировали политическую власть.
С другой стороны, степень концентрации капитала была очень высокой, что сильно пролетаризировало крестьян, заставляя их становится в ряды революционеров. Часто в освободительные движения приходила националистически настроенная интеллигенция и мелкая и средняя буржуазия, недовольная властью ТНК.
Латинская Америка 50-60-х гг. представляла собой бурлящий котел, где в разных странах чередовались народные мятежи и военные путчи, демократии и диктатуры, резкие подъемы и спады рабочего движения, подпольная деятельность революционеров с легальными методами борьба.
Первые успешные революции произошли именно в наиболее экономически развитых латиноамериканских странах, где для этого созрели соответствующие условия. Кроме Мексики, это были Куба (свержение диктатуры Батисты в 1959 г.) и Чили (приход к власти правительства Народного единства С. Альенде в 1970 г.). Здесь же довольно быстро проявился социалистический характер революций. Первая победившая революция - кубинская - имела для Латинской Америки принципиальное значение. Она подняла мощную революционную волну, показав пример того, как маленькое государство, проводя социалистические преобразования, может эффективно противостоять крупнейшему империалистическому хищнику. Это вдохновило на борьбу многих революционеров разных стран, дало много свежих идей. Подъем рабочего движения вносил единство и в партии, которые часто испытывали разброды и шатания.
Обострение революционной борьбы в 60-х заставил США предпринимать меры. Где лояльные к Вашингтону силы не могли устоять в условиях демократии, к власти приходили военные хунты и устанавливались жестокие диктатуры, с которыми американские корпорации так же легко находил общий язык, как с либеральной властью. США активно сотрудничали с вооруженными силами всех стран региона, поставляли оружие, обучали кадры, делились тактикой антипартизанской борьбы, в конце концов, просто «прикармливали» военные верхушки, давая им деньги на «личные расходы». Стоит отметить классовый характер армий: звания, выше лейтенантских, могли получить только выходцы из богатых семей. Здесь, как нигде была очевидна роль вооруженных сил, как инструмента классового подавление в буржуазном государстве.
Если случалось, что американский капитал не мог повлиять на политическую ситуацию в стране, ее блокировали экономически, а с военных баз США на территории соседних государств происходил «экспорт контрреволюции» - зачастую руками местных «контрас». Американцы только в исключительных случаях открыто выступали против демократически избранных или поддерживаемых большинством народа правительств.
В середине 70-х захлестнувшая Южную Америку волна контрреволюций окончательно подорвала революционные движения. Апогеем стали руководимые ЦРУ путчи, установившие кровавые диктатуры Пиночета в Чили в 1973 г. и Виделы в Аргентине в 1976 г. Революционная борьба сместилась в менее экономически развитую Центральную Америку, но здесь она уже не имела общеконтинентального значения, и была не такой опасной для США.
В регионе на долгие десятилетия установилась безраздельная власть ТНК и ТНБ, в большинстве американских. Транснациональный капитал быстро нашел удобные формы работы в условиях диктатуры. Отсутствие некоторых свобод ведения бизнеса с лихвой компенсировалось существенным ограничением прав рабочих: удлинение рабочего дня, отсутствие социального пакета, запрет забастовок и т.д. Корпорации продолжали получать ту же сверхприбыль, а отсутствие рабочего и крестьянского движение стало залогом стабильности капитализма.
С ослаблением и падением мировой системы социализма в 80-90-х, отпала надобность в латиноамериканских диктатурах, для которых была характерна сильная роль государства в экономике. Американский капитал позволял местным демократическим силам свергать власть военных хунт, часто сам способствовал этому. Не потому что американцам так дороги идеалы демократии, просто они посчитали, что наличие военных диктатур стало дорого обходиться их бизнесу. Но положительно повлиять на разгромленное революционное движение это уже не могло: десятилетия физического уничтожения революционеров, развал СССР, а главное - запуганные и растерянные массы не могли создать необходимых предпосылок для революции. В таких, казалось бы невозможных условиях, вызревал «левый поворот» 2000-х.
Впрочем, ничего удивительного здесь нет. Лишившись своего главного врага - социализма, мировой капитализм тем самым в значительной мере ослабил себя. Момент торжества мирового капитализма таил в себе свою диалектическую противоположность. Там, где раньше капитал должен был быть постоянно мобилизованным и действовать как нечто единое, началась конкурентная борьба, прежде всего американского и европейского капитала.
Европейский капитал сыграл, хоть и небольшую, но показательную роль в создании условий «левого поворота». Несмотря на то, что львиная доля инвестиций в Латинскую Америку всегда приходилась на США, европейские ТНК тоже занимали здесь прочные позиции, хотя в 70-е, особенно в 80-е, он начали сильно уступать американским. Чтобы хоть как-то удержаться, европейскому капиталу приходилось менять свою структуру, переориентируясь на высокотехнологическое производство. С другой стороны, индустриализировать периферию приходилось дабы уменьшить «перекос» капиталистического развития, иначе еврокапитал просто не мог нормально работать - местные отсталые производительные силы тормозили его «нормальную работу» в метрополиях. Вместо того чтобы просто выкачивать ресурсы, европейским корпорациям, в основном британским и немецким, пришлось помогать развивать в странах континента производство готовых продуктов, выносить сюда свое производство. Это привело к развитию химической и электротехнической промышленности, а также биотехнологий. Участвуя в создании новых предприятий и банков, европейцы не претендовали на контрольный пакет акций, предпочитали вести бизнес через местные дочерние предприятия своих корпораций. Действуя осторожно, они, в отличие от янки, не настраивали против себя общественное мнение, и, с другой стороны, способствовали развитию национального капитала. Со временем логика развития капитала заставила США действовать похоже, развивая местные производительные силы.
Главной и непосредственной причиной «левого поворота» стал неолиберализм. Ощутив полную свободу, капитализм заставил весь мир исповедовать идеологию свободного рынка. Латинская Америка оказалась здесь самым слабым звеном. ТНК значительно укрепили свои позиции в регионе: в 90-х 1000 корпораций владели 42% всех производительных сил. С их подачи 80-е были названы «десятилетием, потерянным для развития». Но на деле вышло наоборот. Неолиберальные реформы забрали у масс даже те возможности выживать, что были при военных диктатурах и демократических правительствах 70-80-х. Начиналось все довольно радужно. Глобализировав экономики латиноамериканских государств, «Вашингтонский консенсус» сначала казался местным правительствам хорошей альтернативой прошлой экономической системе. В регион хлынули инвестиции, начали расти экономические показатели. В 1997 г. суммарный прирост ВВП Латинской Америки составил 5,2%.
Но уже в 1998 г. разразился азиатский финансовый кризис. Резко уменьшился приток капитала: если в 1997 г. было инвестировано $ 35 млрд., то в 2001 - только $ 5 млрд. В начале 2000-х Латинская Америка оказалась в критическом состоянии. Из-за того, что МВФ уже не снабжал финансами, правительства большинства стран не имели возможности для маневра. В 2001-2002 гг. разразился новый кризис, третий за последние 10 лет. На этот раз его центром стали США, что сильно ударило по внешней торговле в мире. Для экспортно-зависимых стран региона это стало губительным. Аргентина объявила дефолт. Впервые за многие десятилетия в этой богатой мясом стране начали умирать от голода дети. Бразилия тоже находилась на грани дефолта.
За десятилетие неолиберального курса число латиноамериканцев, живущих в условиях крайней нищеты увеличилось со 120 (33%) до 270 (62%) млн. По опросам населения в 17 странах в 2001 г., две третьих опрошенных оценили неолиберальную экономическую систему как «плохую» или «очень плохую»; 63% ответили, что приватизация не принесла ожидаемых результатов; 45% высказались за усиление роли государства в экономике (в 2001 - 28%). Две третьих респондентов оказались недовольны демократией[2].
Таким образом, «левый поворот» 2000-х имеет под собой иное основание, чем революционные движения 60-70-х. Во-первых, изменилась международная обстановка. Гибель СССР хоть и стала сильнейшим удар по мировой революции, но, с другой стороны это поражение не став абсолютным, показало как не нужно делать. Революция продолжила свое развитие в Латинской Америке, а трагический опыт СССР предостерегает местных лидеров от теории «рыночного социализма», к чему мы шли в 70-80-х гг. Центр борьбы с мировым империализмом переместился на Кубу, которая, по словам известного латиноамериканиста А.В. Харламенко, на целое десятилетие из «бастиона» социализма превратилась в «бункер». Но и «бункера» оказалось достаточно - продержавшись, Остров свободы сыграл важнейшую роль идейного вдохновителя текущего «левого поворота».
Идеи кубинской революции оказались просты и понятны народным массам во всей Латинской Америке. Это - ориентация экономики не на потребности капитала, а на потребности человека и интернационализм. Куба стала примером для всего региона как страна, которая благодаря социалистическим преобразованиям в условиях жесточайшей экономической блокады первая избавилась от нищеты. А этот аспект для латиноамериканцев является принципиальным. Как-то К.Л. Майданник сказал, что в латиноамериканской революции невозможно ничего понять, если не знать, что для этих народов борьба с нищетой является делом принципа. Революция не может не начинать с этого, что, в свою очередь, влечет за собой необходимость в доступном образовании, здравоохранении, культуре и т.д. Война с нищетой является таким же атрибутом текущего «левого поворота», как и борьба с североамериканским империализмом, более того, в сознании угнетенных народов это один и тот же процесс. Вот почему Куба стала не только примером, но и активным «экспортером революции», - направляя десятки тысяч врачей и учителей в самые дикие места Южной и Центральной Америки.
Во-вторых, развитие капитала, его концентрация, сделала регион высокоурбанизированным, пролетаризированным (или полупролетаризированным). В этом отношении страны Латинской Америки стали похожи на Кубу конца 50-х и Чили начала 70-х. «Земельный вопрос», который был основным вопросом революционных движений ХХ века, утратил главнейшее значение, несмотря на то, что во многих странах до сих пор не решен. Основой текущей революционной волны стала тенденция к экономической интеграции стран Латинской Америки. И пока что эта интеграция осуществляется преимущественно на капиталистическом основании - формируется, так сказать, «латиноамериканский капитал». И не смотря на то, что это капитал, он играет основную движимую роль в «левом повороте», поскольку является молодым и противостоящим США. Речь идет, прежде всего, о Бразилии, Аргентине и Венесуэле - наиболее экономически развитых странах региона.
Дело в том, что раньше латиноамериканского капитала как такового никогда не было. Крупнейшими инвесторами региона были США, Европа, Япония. Местный капитал, если и существовал (например, для периода диктатур была характерна модель государственного капитализма), то не составлял никакой конкуренции транснациональному. Наоборот, он во многом зависел от него, и в случае чего мог быть заблокирован, как это было с чилийской экономикой при Альенде или никарагуанской (периода сандинистской революции). Тем не менее, попытки играть в свою игру совершались. Например, показательно, что именно Венесуэла в 1960 году стала инициатором создания ОПЕК - международного картеля нефтедобывающих стран, чтобы бороться с американским и западноевропейским капиталом, самостоятельно устанавливая цены на нефть. Кстати, Венесуэла - тот редкий случай в Латинской Америке, где с падением военной диктатуры в 1958 г. не свергалась демократическая власть.
Продолжение следует
Целью десарройоистов (от исп. desarrollo - развитие) было способствовать развитию капитализма в Латинской Америке для возникновения соответствующих противоречий - мощного рабочего движения. Но они, к сожалению, не всегда умели разобраться в ситуации, нередко мешая революционным движениям, которые, по их мнению, хотели совершить революции «преждевременно». ↩︎
Данные И.К.Шереметьева. Латинская Америка: кризис неолиберальной модели // Латинская Америка. - 2003. - №2. - С. 30-37 ↩︎