Диалектическая логика против эмпиризма в теории

2010-02-02 Игорь Иващенко

Парадоксально, но факт, что среди несметного количества философов советского периода вряд ли удастся назвать более десятка имён тех, кто действительно владел диалектическим методом и умел применить его к анализу современных ему общественных явлений. Один из рядовых этой отборной гвардии – Эвальд Васильевич Ильенков

Хотя многие, чьи пути пересекались с философом, называют себя ильенковцами, он никогда не претендовал на создание своей философской школы. Потому что его школа – это марксизм, а сам Ильенков – такой же «рядовой марксист» и «добросовестный философ», как и Ленин.

Ильенков не искал «счастья в азбуке», в самих буквах философии как таковых. Наоборот, он был мастером совсем иной философии. Его философия – это виденье «внутреннего строения» любой философии независимо от формы и системы понятий, за которыми она скрывается – будь то теологически окрашенное выражение мысли Спинозы, или же эклектическое перекручивание категорий марксизма позитивистами от диалектического материализма. Умение очистить движение мысли человечества от ненужной и второстепенной шелухи и сфокусировать внимание на той реальной проблеме, которую она собственно решает, – это и есть действительная философская порядочность и добросовестность, это и есть настоящая философия.

Именно поэтому так тесно и связан Ильенков с фигурами Спинозы, Маркса, Энгельса, Ленина в истории филосии. Переоткрытие Спинозы связано никак не с философствованием, абстрагированным от жизни, а с решением реальных проблем, которые без своих «житейских правил», без своего жизненного основания теряют всякую проблемность, т.е. превращаются в шелуху.

Задача философа-марксиста, поэтому и состоит в том, «чтобы выявить реальный факт, плохо и неясно выраженный в словах естествоиспытателя (философа, ученого – представителя конкретной науки), и выразить его в философски-корректном, гносеологически-безупречном языке» [1].

Но иногда оказывается, что выражение таких «дьявольски реальных фактов» с помощью философской лексики ничего общего с действительной философией не имеет вообще. Вместо использования философии как инструмента познания мира ее просто «приспосабливают, прилаживают – как платье по фигуре – к эмпирическим фактам и к взглядам тех или иных современных естествоиспытателей или других деятелей».

Поэтому применение любого, даже самого большого, успеха естествознания в философии (научно-теоретическом мышлении) не обязательно заканчивается успехом. И если Гегель указывал на то, что в ситуации, когда теория не согласуется с фактами, то тем хуже для фактов, то в нашем варианте и философия оказывается в проигрыше. Ведь чаще всего такого рода философские обобщения фактов превращаются в попытки делать «свой философский бизнес именно на неточности, на беззаботности или легковерии ученого-нефилософа, на философской «приблизительности» его выражений» [1], и вырастают в субъективную спекуляцию и «подтасовывание» эмпирических фактов. В итоге мы получаем подмену действительной философии со всем ее логико-теоретико-познавательным арсеналом на обобщенно-шулерски подтасовано-идеально-непротиворечивую нарисованно-эмпирическую философию.

Для того, что бы спасти свою познавательную потенцию, действительная философия должна не «подыгрывать» эмпирии, а наоборот – постоянно стремиться «опережать свое время» и именно так доказывать свою действенность. Примерно так, как это делал Спиноза, который «опирался на те исторически-прогрессивные тенденции, которые в составе тогдашних знаний не так-то легко рассмотреть» [2], и смог рассмотреть в успехах современного ему механицизма «утонченную форму теологии» – «телеологию как историческое дополнение к грубо механическому воззрению» [2].

Кроме того, стоит отметить еще один важный момент, который заключается в том, что вышеупомянутые «исторически-прогрессивные тенденции» не так-то легко рассмотреть. Не потому, что они скрыты от глаз, и их возможно только понять острым разумом теоретика, а прежде всего из-за того, что они находятся отнюдь не в составе системы знаний, а в самой что ни есть «живой жизни» человечества. Не зря, ведь, Ильенков, переоткрывая Спинозу «не ради красного словца» и изобилия картинок, так много места уделяет описанию жизни этого гордого «шлифовальщика линз», а заодно и мышления и всего тогдашнего западного мира. Он указывает на те «жизненные правила», на то движение жизни, понять которые и выразить в общей форме смог Спиноза. Последний потому так и велик, что не сводил философию к знанию (естество-, общество-) как таковому. Делая свое реальное практическое дело, Спиноза связал истоки собственной философии с реальным обществоделанием, точнее с обществопеределыванием. Ведь не взирая на то, что сам Спиноза непосредственной связи с Рынком и Биржей не имел (и даже относился к ним весьма критически) – он есть воплощение необходимости исторических изменений, и стоял он на позициях зараженного действительностью класса, т.е., класса исторически прогрессивного. И смертельная борьба против религиозности есть лишь разрешение существующей общественной потребности: освобождения от религиозных оков, чтобы на их место одеть «цепи» земные. Но Спиноза решает эту проблему намного лучше, чем от него требовалось – в его борьбе за разум скрывается основание борьбы против всяких цепей вообще.

Только потому, что Спиноза был субьектом развития (как представитель исторически прогрессивного класса), он и смог выразить это развитие, а не потому что он Спиноза.

Классовость является ключевым моментом возможности движения научно-теоретического познания. Именно поэтому образованные классы Германии и потеряли в своё время всю грандиозность собственного теоретического мышления, потому что их класс потерял собственную историческую субьектность. Пролетариат стал потенциальным обладателем этой способности. Но овладение теоретическим мышлением возможно лишь тогда, когда сам пролетариат будет действовать согласно собственному призванию, т.е., будет революционен.

Осуществление классовой борьбы пролетариата, направленной на преобразование общества, – вот для чего нужна диалектика, основанием чего она является, и на чем основана сама. Для многих буржуазных «гуманистов» такое сведение диалектики (как вершины философии) к классовой борьбе может показаться моментом деструктивным и неуважительным по отношению ко всей истории человеческого мышления, но на то они и буржуазные ученые, чтобы, не замечая собственной односторонности, выявлять последнюю там, где ее вообще нет. Конечно, «это не «вина» буржуазных ученых, «а их большая беда» [1]. И не тй олько их. Но бедой общественноэта «вина» становится тогда, когда и исторически прогрессивный класс также овладевает лишь однобоким, узким пониманием классовой борьбы, т.е. овладевает «не-процессом, не-живим, не-развитием», а устанавливает внешнюю связь лишь с датами или определенным периодом революционного движения. В то время как подлинное философское понимание классовой борьбы «должно быть развивающимся (генетически) в необходимом восходящем продолжении до формы политической борьбы, доведении ее до обществогосударственного масштаба и захвата политической власти, установления диктатуры пролетариата и построения бесклассового общества» [3]. Потеря хотя бы одного звена из цепи восходящих элементов означает, что развития данного понятия не происходит, что оно остается столь же однобоким независимо от того, какой класс им пользуется. Этот факт является прекрасным индикатором для отображения этапа, на котором находится социалистическое общество на «пути от формального «обобществления» – к реальному» [4], для определения того, что в реальной жизни уже «созрело» для превращения, а что еще нет. Именно этим реальным практическим «использованием созревшего» и должно обогащаться понятие классовой борьбы, так оно будет генетически развиваться на непосредственном жизненном основании. Но если «созревшее» не «соберут» вовремя, то грозит закономерный процесс загнивания как общественной жизни, так и теоретического познания – «наступает полоса тухлого безвременья, когда все те, кто мог делать интересное, забираются в свои норы, а на свет опять выползает всякая нечисть, ничего не забывшая и ничему не научившаяся, только сделавшаяся еще злее и сволочнее, поскольку проголодалась» [4].

Понятие классовой борьбы теряет собственную практическую преобразовательность, не соответствует объективному основанию в реальном движении и поэтому теряет собственное движение. Никакого движения по пути «от формального – к реальному» уже не может происходить в такой ситуации. Лишь «нечисть, ничему не научившаяся» сделает затяжную остановку на формальном «обобществлении», при этом возомнив себя всеобщей (= мнимо-всеобщей).

И философия этой «нечисти» будет такой же мнимой. Она будет теперь проявляться не как «опережение своего времени», а как «поперед батька в пекло». Многие поспешат завершить, закрыть, отделить, окончить и вместе с тем и прикончить социализм, рассматривая «социализм не как первую фазу коммунизма, не как «недозревший коммунизм», в составе которого формы непосредственно-обобществленного труда переплетаются с формами прежней организации труда и диалектически-противоречиво взаимодействуют с ними, – а как особую и внутри себя завершенную формацию» [5].

Среди таких ученых особое место занимал в свое время Кронрод, которого Ильенков критикует именно за то, что тот, исходя из фактов реального обобщения, делает вывод, будто «каждое отдельное звено хозяйственного организма тоже имеет непосредственно-общественный характер, что нет уже ни независимости отдельных – частных – работ друг от друга, ни центростремительных сил местничества и тому подобных явлений». Кронрод пытается идеализировать реальность, вместо того, чтобы исследовать реальные противоречия развития к коммунизму («в том числе между формами обобществленного труда и формами труда необобществленного» [5]). Диффузия между формами труда в социалистическом обществе «превратила всю эмпирию в одну серую кашу» [4], а Кронрод, исходя из этого, создал такую же «серую кашу» в политэкономии социализма. Смазанная эмпирией, бесцветная, беспартийная, бесклассовая картина, нарисованная Кронродом, указывала на то, что никакой борьбы уже не может быть. Но на то он и экономист, чтобы подыгрывать мертвым формам эмпирии и не считаться с действительной борьбой (=источник развития). Но поэтому-то Ильенков и великий философ, что ведет борьбу не против экономистов и экономики, и не сводит с ними собственные счеты, а указывает на тот единственный путь движения политэкономии социализма, при котором возможно не попасть в болото эмпирии – овладение категориями диалектики на уровне Маркса, Энгельса и Ленина. И не ниже...

Литература:

Ильенков Э.В. «Ленинская диалектика и метафизика позитивизма».
Васильев И., Науменко Л. «Три века бессмертия».
Босенко В.А. «Всеобщая теория развития».
Ильенков Э.В. «Письмо Ю.А. Жданову».
Ильенков Э.В. «О роли классического наследства в развитии категорий материалистической диалектики».