Гегелевское понятие субъективности

2022-10-18 Marek J. Siemek, пер. Михаил Ильин (Marek J. Siemek)

Гегелевское понятие субъективности

Источник: Marek J. Siemek, Hegel i filozofia, Oficyna Naukowa, Warszawa 1998, ss. 35-49.

Проблематика субъекта и субъективности (podmiotowości*[1]*), несомненно, является одной из важнейших тем в философской мысли Гегеля. Потому что в ней с особенной остротой фокусируется сущностный смысл всей гегелевской диалектики. Но именно поэтому эта проблематика вызывает определённые трудности интерпретации, распутывание которых необходимо для правильного понимания философии Гегеля. Цель следующих замечаний[2] — указать на эти трудности и сделать первые, предварительные шаги на пути к их преодолению.

Понятие субъективности и субъективность Понятия

Уже при самом беглом чтении Гегеля можно увидеть, что такие термины, как «субъект», «субъективное» и «субъективность» встречаются здесь по меньшей мере на двух различных уровнях мышления и изложения. На первом из них — можно назвать его негативно-критическим — значение этих терминов полностью определяется философской традицией Нового времени (метафизикой, теорией познания, этикой), для которой то, что субъективно, всегда определяется только через отрицательное отношение к своей противоположности, т.е. к объективности*[3]*. В то время как на втором уровне (который является собственным уровнем гегелевской диалектики) сама эта противоположность «субъекта» и «объекта»[4] становится опосредствованной и именно как смысловая противоположность подлежит «снятию» (Aufhebung). На этом втором уровне итоговой формулой является, следовательно, не противоположность двух членов, а их единство, реализованное в целокупности (тотальности) Понятия. Но Понятие — это ведь у Гегеля «субстанция, которая стала субъектом». Итак, эта субъективность самого Понятия, очевидно, уже принадлежит к другому измерению, нежели то <первое> — в ней только что «снятое» — понятие «субъективности». На это различие, о котором идёт речь, очень метко указывает сам Гегель, говоря, например, в «Феноменологии духа», что «выражения: единство субъекта и объекта[5], конечного и бесконечного, бытия и мышления и т. д., — нескладны потому, что объект и субъект и т. д. означают то, что представляют они собой вне своего единства, и, следовательно, в единстве под ними подразумевается не то, что говорится в их выражении»[6].

Что есть «субъект» в первом значении, этот субъект «вне своего единства» с объектом[7]? Это лишь простая противоположность, отрицательный коррелят[8] «объекта». Отрицательный, потому что так понимаемая субъективность создаёт рефлексивное движение возвращения-к-себе из иного, и производит в нём структуру само-отнесения «себя к себе», характерную для «Я», самосознания. Но это и есть негативность коррелята: субъективное отношение к себе всегда возникает благодаря исключению иного, т.е. объекта[9]. В этом смысле субъективность является поэтому только одним из моментов Понятия, одной из его «сторон», одним из членов отношения, которое его образует.

В «Науке логики» этот момент определяется далее как «ступень субъективности или формального понятия»[10]. Это первая, непосредственная форма понятия, его чистое «для-себя-бытие», которое заключается лишь в простой «положенности» (Gesetztsein), т.е. в абстракции рефлексивного обращения на себя и ухода в пустую <область или сферу>, потому что <в> чисто формальную, «внутренность». Такая «внутренность» переходит, однако, сразу же — в силу диалектики рефлексивных определений (Reflexionsbestimmungen) — в объективную «внешность»: полагающая субъекта рефлексия[11] есть в то же время «внешняя рефлексия» в отношении вещей, или «субъективное мышление», это «только лишь мышление» рассудка (Verstand), которое не достигает разумной истины Понятия, теряя себя в диалектической игре между собственным «полаганием» и внешностью, странностью «предположенного» объекта.

В этом первом, спекулятивно-логическом значении «субъективность» подчиняется поэтому логике Сущности (Wesen) точно так же, как и её противоположность — «объективность». С обоими этими определениями «как и с другими различиями и противоположными определениями рефлексии, обстоит дело так, что, благодаря их конечности и, значит, их диалектической природе, они переходят в свою противоположность»[12]. И поскольку движение этого перехода, как и вся диалектика рефлексивных определений, характеризуется — что типично именно для конечных рассудочных понятий — «дурной бесконечностью», можно позаимствовать этот термин и сказать, что на том первом, непосредственном уровне «субъективное» имеет у Гегеля прежде всего значение «дурной субъективности» или формальной субъективности*[13]* (subiektywności). Это определение достаточно хорошо отражает абстрактно-формальную односторонность данного понятия, которая является неустранимым источником содержащейся в нём неистинности: «субъект» в таком значении — именно из-за своей формально-субъективной (subiektywną), бесконечной отрицательной «Я-Самости» (Selbstheit) — неизменно является носителем и выразителем конечности, а, следовательно, частичности, случайности любого «мнения», бессильного своенравия (Eigensinn) самосознания, которое может обрести свой «собственный смысл» (eigener Sinn) только в постоянно возобновляющемся столкновении с неким «чужим смыслом» (fremder Sinn) Иного, вещи, объекта[14]. И эта неистинная «дурная» субъективность („źlą" podmiotowość), структуру и движение которой в своей целостности всё ещё определяет логика Сущности, выступает также на первой, непосредственной ступени логики Понятия, однако уже лишь как «снятая». Это «снятие», в свою очередь, состоит в том, что из своего чисто формального для-себя-бытия, которым, собственно, и является такая «дурно»-субъективная („źle"-podmiotowa), формально-субъективная (subiektywna) «внутренность», понятие должно «выступить из своей внутренности и перейти в наличное бытие»[15]. Оно должно овнешнить себя[16] в «объективность», чтобы, только обнаружив в ней себя, стать — в «идее» — своей полной истиной, т.е. единством своего для-себя-бытия и бытия-в-самом-себе[17], понятия формального и реального, словом: субъективности (podmiotowości) и объективности[18].

Понятие, которое в конечном итоге проявляет себя в идее и есть разум, тем самым вбирает в себя ту рассудочную, «дурную» субъективность („źlą" podmiotowość) чисто формальной рефлексии, но уже как «снятую» и наравне со своей рефлексивной противоположностью — объективностью. Оно, как Понятие, есть именно единство обоих своих предполагаемых моментов или сторон — и это то единство, в котором «под ними подразумевается не то, что говорится в их выражении». Значение уже другое, потому что и субъект, и объект перестают здесь относиться друг к другу как к чему-то Иному (внешнему, чужому) — т.е. перестают быть именно тем, чем они были «вне своего единства». Поэтому нет больше того чисто субъективного (subiektywnego), поскольку «только внутреннего» субъекта, которому всегда противопоставляется — как данное и найденное — некая «внешняя» реальность объективного мира. Ибо в истине Разума — а значит и в самом себе — «понятие имеет безоговорочно адекватную себе реализацию и свободно постольку, поскольку оно познает этот свой объективный мир в своей субъективности и последнюю — в том объективном мире»[19].

Однако даже в этом полном, поскольку взаимно опосредствованном и признанном субъективно-объективном единстве, каким является полностью развитое Понятие, всё-таки, по-видимому, существует некоторое значительное преобладание одного из этих моментов — а именно момента субъективного (podmiotowego). Это видно уже в самом строении[20] гегелевской логики, особенно логики Понятия. Ибо хотя «формально-субъективное (subiektywne) понятие» и есть лишь «формальное» (ещё-не-истинное) понятие, но всё же субъективность (podmiotowość) есть в то же время необходимая, неотъемлемая форма Понятия как такового (истинного). Именно поэтому логика Понятия называется в целом логикой «субъективной» (podmiotową) логикой, в отличие от обеих сфер «объективной» логики: Бытия и Сущности. Последний происходящий в ней диалектический переход — от «объективности» к «идее» — состоит ведь в том, что «как душа объективного наличного бытия, оно должно сообщить себе ту форму субъективности (podmiotowości), которой оно в качестве формального понятия обладало непосредственно»[21]. Форма, таким образом, остаётся той же самой, меняется только способ её существования: из «непосредственной» она становится «положенной». Именно в этом заключается окончательное превосходство субъективного (podmiotowego) момента в структуре Понятия: это наиболее подходящая форма данной структуры, её наиболее полная и адекватная форма, её «жизнь». Гегелевское Понятие это ведь «субстанция, которая стала субъектом»; это в самом деле полное единство для-себя-бытия и в-себе-бытия, но такое, которое, будучи этим самым единством есть в то же время для-себя. Выражаясь несколько злорадно, это есть полное «равенство» обоих своих моментов, субъективного и объективного, но такое, в котором первый всё же «немного равнее» второго.

В чём состоит эта особая субъективность (podmiotowość) самого Понятия и как она соотносится с той первой, «дурной» допонятийной субъективностью? Прежде всего, их связывает между собой общая форма: это «яйная» структура соотношения с собой (Selbtbezüglichkeit), присущая субъекту (dem Subjektiven) как таковому. Она «составляет как природу "Я", так и природу понятия»[22] и делает необходимым «напоминать о природе "Я", чтобы познать, чтó‎ такое понятие»[23]. Структурная «яйность» Понятия состоит в том, что именно в своём опосредствовании между субъективностью (допонятийной) и объективностью, в своём приведении их обеих к единству, Понятие само есть субъект и действует как субъект. Ибо оно есть его <субъекта> единство, единство, произведённое им самим и им самим присвоенное. Развивая из себя оба эти свои определения, Понятие в то же время относится в них обоих только к самому себе, поскольку оно всегда есть в них «у себя». Чистая форма Понятия есть ни что иное, как абсолютное единство «отрицательности, относящейся к самой себе» (то есть непосредственное единство абсолютной всеобщности и абсолютной единичности или также <единство> в-себе и для-себя-бытия, или «положенности»), которое полностью тождественно с субъектообразующей[24] структурой самосознания, выражающейся в изначальном единстве «Я». И это тождество всегда очень сильно подчеркивалось Гегелем: «Понятие, поскольку оно достигло такого существования, которое само свободно, есть не что иное, как "Я" или чистое самосознание. Я, правда, обладаю понятиями, т. е. определенными понятиями, но "Я" есть само чистое понятие, которое как понятие достигло наличного бытия»[25].

Однако эта общность «яйной» формы, связывающая Понятие с всеобще-единичным самосознанием субъекта как «Я», не может затушевать имеющегося сущностного различия между ними. Самосознающее «Я» лишь обладает этой формой и, следовательно, непосредственно есть она сама[26]. Это, в свою очередь, означает, что данная форма в нём безразлична к содержанию, поскольку она возникает именно в результате абстрагирования от любой определённости содержания. Поэтому чистое «Я» как субъект есть замкнутое в себе Одно, безусловно[27] равное самому себе и исключающее всё иное. Эта абсолютная единичность в самом деле тождественна всеобщности, но только непосредственно и не «для-себя» — т.е. имеет свою всеобщность вне-себя: в иных «Я», каждое из которых ведь является таким же Одним. Субъективность (Podmiotowość) в своей непосредственной форме проявляется, таким образом, как множественность единичных субъектов, которые, однако, не только «противостоят» некой чуждой себе, внешней объективности, но и относятся друг к другу как не-субъекты, предметно[28]. И вот здесь-то кроется подлинный источник «дурной» рассудочной субъективности: её «неистинное» отношение к объекту есть только другая сторона её непосредственного (допонятийного) отношения к иным субъектам, а, следовательно, в конце концов, также и к себе самой.

Напротив, в понятии эта «яйная» форма самосознания не является чем-то непосредственным, но «положенным» (Gesetztsein), и, следовательно, чем-то, что само себя полагает*[29]*. Субъективность (Podmiotowość) Понятия — это его собственное действие, результат его собственного становления-субъектом. Форма, вырастающая здесь напрямую из самого содержания, является её <т. е. субъективности> формой, поскольку не «отталкивает» от себя содержание, но в своих определённостях и различиях остаётся — тождественной — «у себя». Поэтому, с одной стороны, реальное содержание перестаёт тут быть чужим, внешним по отношению к субъективной (podmiotowej) форме «объектом»; в то же время с другой стороны, всеобщность этой единичной формы заложена в ней самой, благодаря чему абстрактное множество одиноких и замкнутых в себе «субъектов» рассудочной рефлексии преобразуется в открытое сообщество разумной межсубъектности, сообщество, в котором все субъекты становятся действительными субъектами только потому, что в своих действиях они друг друга взаимно признают и относятся друг к другу как субъекты. Самосознающее «Я» — эта только абстрактно-общая форма субъективности (podmiotowości) — наполняется конкретным содержанием, когда переходит в межсубъектное «Мы».

Именно этот переход приводит нас в другое измерение гегелевской проблематики субъекта — то, в котором она выходит за пределы чисто логических определений и схем, обращаясь к области действительной, живой субъективности (podmiotowości). Эта область, очевидно, задумана и обозначена в «Логике»: уже здесь о Понятии, которое сообщает себе эту форму «истинной» субъективности выше описанным способом, говорится, что «оно выступает в форме*[30]* свободного понятия»[31]. И, в сущности, свобода является наиболее соответствующим определением для той особой модальности «бытия-у-себя-в-другом», и одновременно «со-бытия-с-другими», которое характеризует Понятие, эту «субстанцию, которая стала субъектом». Ибо само Понятие, согласно наиболее лаконичной дефиниции Гегеля, есть ничто иное как «царство субъективности*[32]* или свободы»[33].

Но свобода в понимании Гегеля — уже не только логическая категория. Скорее, её материнской стихией является «осуществлённое понятие», т.е. то, что в философии Гегеля носит название Духа (Geist). Именно здесь, в действительном человеческом мире, в межсубъектном мире обобществления, историчности и культуры возникает и живёт та насквозь разумная форма отношения субъекта к своим объектам и к другим субъектам, которая составляет смысл гегелевского понятия свободы. Поэтому здесь нам и нужно искать конкретные, действительные определения свободной субъективности (podmiotowości).

Дух, или действительная субъективность (podmiotowość)

Систематическое строение гегелевской философии Духа, на первый взгляд, воспроизводит ту же двойственность в понятии субъекта, которая обнаруживается в его общей логической характеристике. Ибо и здесь также можно увидеть явное напряжение между «понятием субъективности (podmiotowości)» и «субъективностью Понятия», между конечностью рассудочного рефлексивного определения и бесконечностью истины и свободы разума, одним словом: между уровнями «дурной» и «истинной» субъективности. Как и в логике Понятия, ступень «субъективности (podmiotowości)» вообще является первой, непосредственной формой Духа. Этот «субъективный (subiektywny) Дух» соответствует «формальному понятию» из «Логики»: это абстрактный момент рефлексии, направленной во «внутренность», в крайность одного только для-себя-бытия. Это уже очевидный момент свободы, но только непосредственной, такой, которая существует только «сама-в-себе». Ибо в «субъективном духе» «свободная воля первоначально имеет различия непосредственно в себе, так что свобода является её внутренним определением и целью и относится к внешней, уже найденной в качестве данной, объективности»[34]. Свободный Дух как воля должен поэтому из этой своей «лишь внутренней» формы «выйти во внешность»; должен «реализовать своё понятие, свободу во внешне объективной стороне действительности так, чтобы свобода существовала как определённый этой волею мир и воля в нём была бы при себе и с самой собой»[35]. Словом, «дурная» субъективность Духа — его формальная субъективность (subiektywność) — должна быть снята через её объективизацию*[36]*. Это происходит в сфере «объективного Духа», в той области межсубъектных, широко принятых[37] законов, правил и институтов, где «свобода, приобретшая форму действительности некоторого мира, получает форму необходимости, субстанциальная связь которой есть система определений свободы, а её проявляющаяся связь в качестве мощи (Macht) есть факт признания (Anerkanntsein), т. е. её значимость для сознания»[38]. Наконец, возвращение свободы из этого объективного существования к самой себе, примирение[39] с необходимостью, повторное и окончательное становление субстанции субъектом», т. е. производство «истинной» субъективности бесконечного разума, осуществляется в царстве «абсолютного Духа», где свобода, наконец, достигает своего понятия.

Однако это совпадение со структурой «субъективной Логики» при ближайшем рассмотрении оказывается неполным. Потому что в действительности только «Философия Духа», которая абстрактно-логические «спекулятивные» определения субъективности (podmiotowości) наполняет конкретным содержанием, позволяет увидеть существенную проблему, недостаточно чётко схваченную в самой «Логике»: а именно, что гегелевское понятие субъекта есть изначально категория ни психологическая, ни вообще эпистемически-познавательная, но насквозь практическая, и не в узко-этическом, но исключительно в общественно-философском смысле. Для Гегеля — и это решительно отличает его от всей философской традиции Нового времени вплоть до Канта - существенной единицей[40] философски осмысленной субъективности является не «душа», не «ум» или познающее «сознание», а воля, то есть действующий разум, основополагающим атрибутом и способом существования которого является именно свобода.

Конечно, и субъективность (podmiotowość) воли, представленная в «Философии духа» в её становлении-свободной, также имеет свою «дурную», абстрактно-рассудочную сторону. Это, как и в «Логике», та же «только лишь субъективность (subiektywność)», то есть неизбежная частичность, случайность и произвольность определений каждой единичной воли. Эту сторону — именно как первую, непосредственную форму Духа — подробно описывает философия «субъективного Духа». Но именно в этом описании становится ясно, что это не «сторона»[41] (в смысле устоявшегося рефлексивного определения) какой-то уже готовой и данной субъективности (podmiotowości) как таковой, а скорее момент определённого процесса — движения, порождением*[42]* которого является только сам субъект в собственном смысле слова. Потому что действительным единичным субъектом в понимании Гегеля является не антропологическая «душа», и даже не феноменологическое «сознание» или «самосознание», но, по-видимому, только «дух» психологии, и именно как «свободный дух», возникающий в её конце. Поэтому подлинный субъект — это не предполагаемое начало всего путешествия «субъективного духа», а его результат, пункт назначения.

Итак, этот результат, во-первых, содержит в себе, как существенные моменты своего становления, также те определения и содержания, которые в рамках абстрактного рефлексивного отношения относятся как раз к «противоположной стороне» — то есть к стороне объективности, наличного бытия, внешнего существования. Действительная субъективность (podmiotowość) «свободного Духа», этой разумной-действующей-в-мире-воли, многообразно опосредствована отнесением к различным областям некоторого по существу не-субъективного (niepodmiotowego) бытия[43], которым она сообщает — и в которых она, следовательно, признаёт — свою собственную субъективную (podmiotową) форму. Естественная телесность со всей спецификой принадлежащих ей потребностей, внешняя реальность воспринимаемых сознанием вещей, чуждость и враждебность другого самосознания, непосредственное насилие борьбы за признание и господство одного самосознания над другим, сопротивление, оказываемое ему необходимостью «задержания вожделений» в труде и независимостью объекта — вот только некоторые наиважнейшие из форм того «внешнего материала», в котором живёт и обретает форму «Дух», или действительная человеческая субъективность (podmiotowość). Чуждость, тяжесть и инертность этого материала уже с самого начала некоторым образом принуждают волю покинуть свою «только субъективную (subiektywnej)» внутренность и «овнешнить себя» — т. е. наложить на этот материал свою собственную печать. Это, конечно, всё ещё печать частичной, особенной воли — и, следовательно, момент «дурной» субъективности, которая, несомненно, включена этот в процесс и даже является его наиболее мощной движущей силой. Но процесс заключается именно в том, что этот момент сам себя «снимает», причём в некотором смысле вопреки самому себе. Ибо если сущностью особенной воли является простое, непосредственное единство единичной и всеобщей воли, то именно в столкновении с внешней действительностью — т.е. собственно в действии — два момента этого до сих пор непосредственного единства оказываются «положенными» и отнесёнными к себе. В результате этого, особенная воля распадается на два полюса, каждый из которых существует только в опосредствовании с другим: определённость единичного Я вместе со всем, что есть Моё, и истина рациональной всеобщности, в силу которой каждое Я может найти своё Моё только в пределах того, что есть Наше для всех.

Действительная субъективность в человеческом мире — это напряжение между этими двумя полюсами. Бесконечная индивидуализация её персональных носителей сочетается в ней с такой же бесконечной универсализацией и рационализацией общего горизонта их мыслей и действий. И уже в структуре «субъективного Духа» можно ясно увидеть, как эта конкретная субъективность (podmiotowość) возникает только благодаря рациональным формам всеобщности, в которых индивидуальный субъект примиряет «себя с собой». Артикулированное овладение непосредственной телесностью потребностей и влечений, чувственно-рассудочное познание внешнего мира, «образующее» присвоение его предметности в процессе труда, взаимность признания всех индивидуальных «самосознаний» в межсубъектном «всеобщем самосознании», их символическое общение в «идеальной» среде[44] языка и, наконец, выработка широко принятых[45] принципов мышления и правил культурного действия — вот несколько гегелевских примеров этой субъектообразующей*[46]* функции всеобщности.

Таким образом, субъективизм (subiektywizm) и частичность «дурной» субъективности подлежит снятию благодаря тому, что она может прокладывать себе путь только через посредство всеобщего. В этом смысле действительный субъект уже заранее наделён своего рода «мощью всеобщности», в которой проявляется тотальность надындивидуальных и межсубъектных сил, всегда превосходящих индивида и в этом смысле «властвующих» над ним. Поэтому «субъективный (subiektywny) Дух» становится действительно субъективным (podmiotowym) только тогда, когда он перестаёт быть «формально-субъективным (subiektywny)», т.е. когда он переходит в «объективный Дух». Только здесь, в рационально-всеобщих системах абстрактного права, морали и нравственности, человеческий субъект обретает свою полную определённость. И содержанием данной определённости является именно это «Мы», которое в «Логике» как «субъективность Понятия» появляется лишь в конце, в «Идее». Здесь также ясно видно, как тематизация понятия субъекта из «Философии Духа» отходит от абстрактно-логического. Действительная субъективность «духовной», т. е. по-человечески свободной воли имеет в предметном мире не какое-то внешнее и чуждое себе «инобытие» (Anderssein), а неотъемлемую составную часть[47] самой себя. Поэтому в сфере «Духа» — в отличие от «Логики» — не первый и не последний, но именно второй, «промежуточный» уровень, царство «объективности» (предметности) представляет собой сущностную структуру и действительное движение того, что в собственном смысле субъективно (podmiotowe)**[48].

Конечно, и в «объективном Духе» имеет место момент «дурной субъективности». Она выходит на первый план прежде всего в области «морали», сущностным принципом которой является именно чистейшая и наиболее полно развитая формальная субъективность (subiektywność). Но в то же время именно здесь, в этой глубоко субъективной (subiektywnym), столь сурово критикуемой Гегелем области морального сознания (и снова на втором, промежуточном этапе всего процесса), можно ясно увидеть, как границы между «дурной» и «истинной» субъективностью (podmiotowością) становятся всё более подвижными. Всеобщность, которая в «субъективном Духе» прокладывала себе путь непосредственно, то есть только как предварительное условие особенности выделяющегося субъекта, здесь выступает как «положенная», и тем самым становится как всеобщность признанной и желаемой собственной целью уже выделившегося единичного субъекта — его действительным «Моим». Индивид, который прежде выступал лишь как средство или инструмент всеобщности, теперь становится её собственным представителем и носителем. Получается, что универсальная рациональность того, что является общим для всех людей, возникает и развивается только в процессе индивидуализации. Только собственная достоверность самого себя и самоутверждение каждого единичного «Я» придаёт смысл всем общим понятиям, ценностям и обязательствам. Но это «Я» со всей своей «самостностью» <ориг. samością. Нем. Selbheit> и «самостью» (Selbst) <ориг. Sobością> остаётся здесь, так сказать, на службе общего «Мы». «Внутренность» формально-субъективного (subiektywnego) самоутверждения, составляющая суть «морального» сознания в гегелевском понимании, состоит, в конце концов, в интериоризации[49] и субъективизации общеобязательных принципов рационального сообщества. В том, что имеет значение[50] для каждого единичного субъекта, всегда «просвечивает» и прокладывает себе путь универсальная форма межсубъектной всеобщей значимости.

Та диалектика формальной субъективности (subiektywności) или «дурной субъективности (złej podmiotowości)», которая неожиданно, но неодолимо переходит в «истинную меж-субъектность (między-podmiotowość)» или интерсубъективность (intersubiektywność) сохраняется и в третьем, самом важном круге «объективного Духа», круге «нравственности». Гегелевская «нравственность», Sittlichkeit, является, в конце концов, не просто непосредственной («абстрактной») противоположностью «морали», Moralität, но, очевидно, её «снятием» и тем самым её подлинным исполнением, осуществлением. И здесь также особый акцент сделан на второй, промежуточной сфере.

Ибо только эта специфически общественная сфера, обозначающая материнское пространство межсубъектной рациональности — пространство полностью публичное, поскольку оно углублено бесконечно индивидуализирующим измерением человеческой приватности, — присущая «гражданскому обществу» (bürgerliche Gesellschaft), составляет, согласно Гегелю, самую суть «нравственности» в её специфически современной форме. Современной — именно: внутренне расщеплённой. Ведь в отличие от «прекрасной тотальности» нравственной жизни в мире греческой античности, современный мир христианско-буржуазной «прозы» имеет своим принципом необратимое раздвоение человека на bourgeois и citoyen, частного «буржуа»[51] и публично активного гражданина. Но именно это разделение, это — говоря по-гегелевски — положенное различие — единичного и всеобщего, определяет принципиальную структуру действительной субъективности (podmiotowości).

Таким образом, принцип субъективности (podmiotowości) имеет для Гегеля исторический характер в той мере, в какой он является несомненным продуктом современного мира. Однако, с другой стороны, этот продукт сам является принципом этого современного мира. Это означает, в свою очередь, что свойственная этому миру форма универсальной рациональности человеческого мышления и действия — и значит доступная в этом мире форма свободы человека — может осуществиться только посредством сознательных установок, убеждений и уступок[52] единичных субъектов. И силу, которую обеспечивает это опосредствование, можно определить как историческую и культурообразующую «мощь особенности». Потому что для Гегеля сущность субъективного (podmiotowe) — это в конечном счете особенность (das Besondere), понимаемая как живое единство межсубъектности и индивидуализации.

Это означает, однако, что момент «дурной субъективности» со-творил[53] саму сущностную структуру подлинной («истинной») субъективности (podmiotowości) как таковой, и постольку он должен быть включён в содержание философского понятия субъекта. Таким образом, два смысла этого понятия и два уровня его функционирования в гегелевской мысли, с которых мы начали, оказываются лишь двумя измерениями одного и того же целого. Речь идет о конкретной субъективности (podmiotowość) человека в современном обществе: субъективности (podmiotowość), которая, как свобода действия «мыслящей воли», создаётся — именно благодаря «силе особенности» — только в этом всегда-двухмерном поле межсубъектно-общего и общеобязательного, а также того, что для каждого является «всегда-Моим», и потому индивидуально-личным.

В современном польском языке существуют сразу два термина: subiekt и podmiot, соответствующие созвучному гегелевскому термину и одинаково переводимые на язык эсперанто как «subjekto». Лексические аналоги для термина podmiot не известны за пределами западнославянских языков, что создаёт некоторую проблему в отличие от пары противоположных терминов obiekt и przedmiot, лексически точно соответствующих паре «объект-предмет» и одинаково переводимых на эсперанто как «objekto». Фактом является одновременное сохранение терминов с латинскими и славянскими корнями в польском языке и дословный перенос в восточнославянские языки только пары obiekt-przedmiot, но не пары subiekt-podmiot. Славянские термины предполагались как полная и прямая замена латинским, что прямо отражено в польской, словацкой и чешской частях Википедии. По историческому происхождению славянские термины, вероятнее всего, относятся к попыткам формирования чешской научной лексики во времена Гуса, вдохновлённой успехом формирования аналогичной немецкоязычной лексики представителями немецкой мистики.

Наличие в западнославянских языках одновременно славянских и латинских терминов может быть обусловлено тем, что они получили со временем значения, отличающиеся некоторыми оттенками. Отсюда же может происходить широко известное в СССР различение объекта и предмета.

Из указанного должно быть понятно, что игра слов и смыслов podmiotowośc и subiektywnośc, которой пользуется Щемек, отсутствует в языках других теоретических наций: в них наличествует лишь Subjektivität, subjetividad, суб'єктивність, субъективность. В последних двух языках, в свою очередь, есть категория субъектность (суб'єктність), поиск адекватного польского эквивалента для которой и обоснование выбора соответствующего слова является проблемой, которая ещё только ждёт своего исследователя. Первоначально предполагалось, что пара субъективность-субъектность совпадает более или менее с парой subiektywność-podmiotowość. Здесь, однако, возникает две проблемы: 1) Субъектность вовсе не встречается в переведённых на русский язык текстах Гегеля; следовательно, следуя требованию перевода категориальных рядов, Subjektivität требуется переводить именно как субъективность («межсубъектность» здесь традиционное исключение); категория субъектности требует теоретического разворачивания своего содержания; 2) Теоретическое различие содержания категорий субъективность и субъектность обладает проблемным статусом и требует дополнительного исследования, которое планируется выполнить в ряде статей. В настоящей статье предлагается не самый удачный с точки зрения лёгкости чтения и восприятия, но наиболее адекватный по смыслу вариант: там, где это различие оказывается существенным subiektywność переводится как «формальная субъективность» (тем более, имеется прямое указание Щемека на Формальное и Реальное понятие в Логике), а podmiotowość как «реальная субъективность». Дополнительно даётся польский оригинал в скобках. Нетрудно видеть, что эта концепция перевода опирается на различение формального и реального обобществления, которое было проведено Марксом в 1844 году, а позднее Лениным в работе «Государство и революция» и которое, с логической стороны, исследовал Эвальд Ильенков. Иногда считается, что разница реального и формального обобществления в политике логически тождественна разнице субъектности и субъективности. В какой мере это различение совпадает со различением subiektywność-podmiotowość у Щемека ещё только предстоит выяснить. Принципиально важно, что термин podmiotowość, внедряемый в исторический контекст не совпадает прямо ни с какой категорией у Гегеля или Маркса. — Пер.

  1. Данная статья Щемека представляет собой важный пример языковой ограниченности, а перевод её является по существу одним из модусов решения значительной теоретической (на первом этапе) проблемы межсубъектности. ↩︎

  2. Дословно: uwag (вниманий), то есть точек внимания. — Пер. ↩︎

  3. Дословно: предметности, ориг. przedmiotowości. Однако, с учётом достижений Канта в области науки о мышлении, речь здесь идет именно о категории объективности, т.к выше Щемек пишет о прежней метафизике, т.е. «ноэтическом» (согласно М. Соботке) направлении. Подробнее о связи понятий предметность и объективность см. Науменко Л.К. «"Наше" и "моё". Диалектика гуманистического марксизма», М., 2012; глава 8, параграф «Предмет и объект», с. 389. Для переводчика с польского языка проблема использования категорий przedmiotowość и obiektywność, хотя и не является такой острой как указанная выше связь subiektywność-podmiotowość, всё же остаётся**.**— Пер. ↩︎

  4. Дословно: предмета, ориг. Przedmiotu. См. прим. 3. В третьем томе польского перевода «Науки Логики» («Nauka Logiki» tlum. A. Landman) второй раздел называется Obiektywność (Объективность), однако подраздел «Механический объект» переводится как «Przedmiot mechaniczny». См. также ниже (прим. 5) перевод фрагмента из «Феноменологии Духа», где Przedmiot соответствует Объекту. - Пер. ↩︎

  5. В польском переводе А. Ландмана стоит Przedmiot. — Пер. ↩︎

  6. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа, М., 1959, с. 21. ↩︎

  7. Дословно: предметом, ориг. Przedmiotem. — Пер. ↩︎

  8. Корреляцией в математической статистике обозначается мера зависимости. Коррелят - некое зависимое, производное, вторичное. - Пер. ↩︎

  9. Дословно: предмета, ориг. Przedmiotu. — Пер. ↩︎

  10. Гегель Наука логики, Т. 2, М., 1939, с. 28. ↩︎

  11. Дословно: созидающая субъекта рефлексия, ориг. podmiototwórcza refleksja. Дословный перевод имеет намного более идеалистический оттенок, чем оригинал в данном контексте. - Пер. ↩︎

  12. Гегель Г.В.Ф. Философия права, М., 1934, с. 51 ↩︎

  13. См. Примечание 1. — Пер. ↩︎

  14. См. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа, с. 105-106. ↩︎

  15. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики, Т. 2, с. 29. ↩︎

  16. Ориг. eksterioryzować się. — Пер. ↩︎

  17. В оригинале именно такой, несколько «усиленный» перевод с немецкого: «bytu-samego-w-sobie». — Пер. ↩︎

  18. Ориг. Przedmiotowości. См. прим. 3. — Пер. ↩︎

  19. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики, Т. 2, С. 29. ↩︎

  20. Ориг. Konstrukcji. — Пер. ↩︎

  21. Там же. ↩︎

  22. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики, Т. 2, с. 13. ↩︎

  23. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики, Т. 2, с. 15. ↩︎

  24. Ориг. Podmiototwórczą. — Пер. ↩︎

  25. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики, Т. 2, с. 12-13. ↩︎

  26. Ориг. Samowiedne „Ja" tylko ma tę formę, a więc jest nią bezpośrednio. Немного неуклюжая формулировка выбрана для того, чтобы не употреблять обычное в таких случаях русское слово «является», т.к. важно подчеркнуть отличие уровня сущности от уровня явления. Форма «яйности» не просто является, она есть эта форма. - Пер. ↩︎

  27. Ориг. Bezwzględnie. — Пер. ↩︎

  28. Ориг. przedmiotowo. «Предметно» здесь означает «внешним образом, непосредственно». Гегель в «Учении о понятии», в разделе «О понятии вообще» противопоставляет предмет и его объективность как внешнее, непосредственное и внутреннее, положенное (См. Гегель Г.В.Ф. Наука логики, Т. 2, с. 14-15). Похоже, что здесь у Щемека имеет место описание логических и исторических предпосылок господства «ноэтической линии», т. к. ниже содержатся намёки на позитивизм. — Пер. ↩︎

  29. В оригинале здесь довольно сложный оборот, имеющий, впрочем, прямой и простой украинский эквивалент: co ono samo sobie nadaje — Пер. ↩︎

  30. Курсив в оригинале цитаты, при цитировании он проигнорирован Щемеком — Пер. ↩︎

  31. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики, Т. 2, с. 29. ↩︎

  32. Курсив в оригинале цитаты, при цитировании он проигнорирован Щемеком — Пер. ↩︎

  33. Гегель Г.В.Ф. Наука Логики, Т. 1, с. 694. ↩︎

  34. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук, Т. 3, М., 1956, с. 293. ↩︎

  35. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук, Т. 3, с. 293. ↩︎

  36. В русском переводе Логики в этом месте стоит «объективирование» — Пер. ↩︎

  37. Дословно: всеобще-важных, powszechnie ważnych — Пер. ↩︎

  38. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук, Т. 3, с. 293. ↩︎

  39. Польский перевод категории примирение (pojednanie) даёт совершенно иной оттенок, который куда как лучше соответствует гегелевской мысли. Именно за примирение Гегеля часто критикуют; нередко встречается тот упрёк, что Гегель примиряется с действительностью, в то время как Маркс призывает вместо примирения к борьбе. Именно по границе этой категории часто проводят границу между идеалистической диалектикой Гегеля и материалистической диалектикой Маркса. Однако немецкое die Versöhnung тяготеет скорее к der Einung, и примирение здесь означает не обезразличивание противоположностей с последующей консервацией этого состояния (Гегель не зря называет это слово «варварским»!), а становление этих противоположностей одним, спекулятивное превращение их в такое единство, которое есть их борьба (В. А. Босенко). Это ядро диалектики, которое выражается категорией тотальности, безусловно, общее для Гегеля и Маркса. — Пер. ↩︎

  40. В оригинале «jednostką», так же называют индивида. — Пер. ↩︎

  41. Дословно: ни одна из сторон (ориг. nie jest to żadna „strona"). — Пер. ↩︎

  42. Пол. wytworem — Пер. ↩︎

  43. Или «сущностно не-субъективного бытия», т.е. не-субъективного по самой своей сущности. Ориг. «Rzeczywista podmiotowość „Ducha wolnego", tej woli-rozumnie-działającej-w-świecie, jest wielorako zapośredniczona odniesieniami do różnych obszarów jakiegoś zasadniczo niepodmiotowego bytu, którym nadaje - i w których dlatego rozpoznaje - swą własną, podmiotową formę» (Siemek, Hegel i filozofia, p. 45). — Пер. ↩︎

  44. В польском тексте здесь применён латинизм: medium. — Пер. ↩︎

  45. Дословно: всеобще-важных, powszechnie ważnych. — Пер. ↩︎

  46. Пол. Podmiototwórczej. — Пер. ↩︎

  47. Пол. integralny składnik. — Пер. ↩︎

  48. Щемек намекает здесь на материалистические ревизии Гегеля, в особенности на попытки материалистического чтения «Феноменологии духа», предпринимавшиеся Лениным. — Пер. ↩︎

  49. Дословно: овнутрении, пол. Interioryzacji. — Пер. ↩︎

  50. Ориг. ważność - в контексте также можно перевести как «важность» и «вес». — Пер. ↩︎

  51. Пол. Mieszczanina. — Пер. ↩︎

  52. Дословно: przyzwoleń, то есть одобрительного выявления воли. — Пер. ↩︎

  53. Дословно: творил совместно, współtworzy. — Пер. ↩︎

Последниее изменение: