Алгебра революции
2019-09-18 Василий Пихорович
Э.В. Ильенков рассматривал «Философские тетради» Ленина исключительно как продолжение «Материализма и эмпириокритицизма»[1]. В этот перечень нужно добавить еще cтатью «О значении воинствующего материализма». Таким образом мы получим хотя и неполный[2], но в общем-то исчерпывающий список работ Ленина, посвященных специально философским вопросам.
Но писались эти специально философские работы отнюдь не потому, что Ленину больше делать было нечего. Напротив, они писались в самые сложные для революции периоды - период реакции после поражения революции 1905 года; в 1915 году, когда бушевала мировая война, в которой только считанные марксисты не потеряли голову и не превратились в патриотов, то есть прямых прислужников "своей буржуазии".
Что касается статьи "О значении воинствующего материализма", то она была написана в эпоху еще более сложную. Сложнее и быть не может. Энгельс прямо так и писал, что не может быть ничего хуже для революционера, чем когда власть попадает ему в руки раньше, чем созрели условия для господства того класса, интересы которого он представляет:
"Самое худшее, что может случиться с вождем крайней партии, это такое стечение обстоятельств, при котором он вынужден взять в свои руки управление в эпоху, когда движение еще не созрело для господства того класса, представителем которого он является... Он неизбежным образом оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всему прежнему его поведению, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сделать, невыполнимо... Он должен в интересах самого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего собственного класса фразами и обещаниями, уверять его, что интересы этого чуждого класса являются его собственными интересами. Кто попал в это ложное положение, тот погиб безвозвратно"[3]
Меньшевики и эсэры в подобной ситуации, когда вскоре после февральской революции 1917 года им волею судьбы попала в руки власть, сочли, что решение тех задач, ради которых совершалась революция, можно отложить до лучших времен, а пока можно и нужно отстаивать интересы буржуазии, в том числе и иностранной (как бы сейчас сказали, «международных партнеров»). Да и большевики (хотя никто из них и не призывал воевать «до победного конца» чтобы не обидеть «союзников», то есть союзников свергнутого царя) очень часто мыслили в том же духе. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что Апрельские тезисы Ленина, в которых он поставил задачу немедленного превращения буржуазно-демократической революции в социалистическую, и, соответственно, разъяснения широким массам необходимости перехода всей власти в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, были приняты большинством его соратников только под давлением низовых организаций Петрограда, к которым Ленин обратился после того, как тезисы были встречены в штыки партийной верхушкой.
Ведь и в самом деле - это очевидно логичный ответ - если условия не созрели, значит рано, нужно ждать. И только Ленин отвечает на этот неразрешимый вопрос по рабоче-крестьянски просто. Коль имеешь власть в руках, то организуй дело так, чтобы побыстрее эти условия созревали. Сложно, конечно - ответственность огромная. Куда проще, сославшись на Энгельса, ничего не делать: ведь мы же материалисты, и понимаем, что пока материальные условия не созрели, новый общественный строй создать не удастся. К слову сказать, Ленин это общематериалистическое положение, конечно же, тоже знал и полностью признавал. Но Ленин - не просто материалист, то есть не просто материалист созерцательного типа, а практический материалист. То есть такой теоретик, который включает практику в теорию познания, притом не только как критерий истинности теории, но и как как "практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку"[4]. Или, что есть одно и то же, такой практик, который понимает, что "нету ничего практичней хорошей теории".
Что поражает у Ленина - это полная ясность ума. Возьмите хотя бы вот такой абзац:
"Чрезвычайно важны все материалы, относящиеся к Соединенным Штатам Северной Америки, в которых меньше проявляется официальная, казенная, государственная связь религии и капитала. Но зато нам яснее становится, что так называемая "современная демократия" (перед которой так неразумно разбивают свой лоб меньшевики, эсеры и отчасти анархисты и т. п.) "представляет из себя не что иное, как свободу проповедовать то, что буржуазии выгодно проповедовать, а выгодно ей проповедовать самые реакционные идеи, религию, мракобесие, защиту эксплуататоров и т. п."[5]
Написано как будто бы сегодня. Разве что список тех, кто "разбивает лоб" перед "современной демократией", нужно обновить, а суть демократии так и осталась - свобода проповедовать то, что буржуазии выгодно проповедовать, а выгодно ей проповедовать самые реакционные идеи.
Но ведь эта ясность ума сформировалась не сама по себе? Она есть результат изучения диалектики по Гегелю и по Марксу. И не просто изучения, но и постоянного применения для решения всех более или менее важных вопросов практического движения.
Э.В. Ильенков в книге "Ленинская диалектика и метафизика позитивизма" приводит интересное замечание А.А. Богданова касательно позиции Ленина:
"В своих попытках защитить от ленинской критики махистские позиции в теории познания Богданов вспоминает «один эпизод из полемики между двумя политическими фракциями русских марксистов. Большевик Н. Ленин однажды, в книге «Что делать?» обмолвился, что рабочий класс неспособен самостоятельно, без помощи социалистической интеллигенции, возвыситься над идеями тред-юнионизма и прийти к социалистическому идеалу. Фраза вырвалась совершенно случайно, в пылу полемики с «экономистами», и ни в какой органической связи с основными воззрениями автора не находилась...»
Видите как?! Ленинское положение, принципиально отделившее революционный марксизм от всех видов «хвостизма», Богданов расценивает как «случайную фразу». Но самое примечательное, что свою оценку он высказывает именно в контексте спора по вопросу об отношении четко понимаемой теории познания (и философии вообще) к стихийному развитию самого этого познания (науки).
И тут и там-де одна и та же «случайная» (и в корне «неверная») фраза, ибо, согласно Богданову, рабочий класс способен «сам из себя» выработать «подлинно пролетарское миропонимание», без активной помощи «всякой там интеллигенции», а естествознание также способно «из себя», из самоанализа своих «приемов», выработать без помощи «пыльных гносеологов» «научную гносеологию». И приводит в пример Маха как образец такой «подлинно научной гносеологии», теории познания...
Уповать на то, что естествознание силой своего объективно необходимого устремления разовьет само, без помощи философов, теорию познания и сделает это лучше, чем они, Богданов был вынужден именно по причине своего махистского взгляда на сознание, на познание. Тут связь его политического и философского «хвостизма» (т.е. позитивизма) очевидна"[6].
Примечательно, что буквально сразу после этого разбора Э.В. Ильенков заговаривает о "Философских тетрадях":
"Столь же очевидна, с другой стороны, и та органическая связь, которая имеется между основной линией ленинской аргументации в «Материализме и эмпириокритицизме» и афоризмами о диалектике, высказанными в «Философских тетрадях»"[7].
Видимо, Ильенков имеет в виду в первую очередь фрагмент "К вопросу о диалектике". Так вот, Ильенков пишет о том, что "ту же линию продолжают «Философские тетради»". Но куда именно Ленин проводит в "Философских тетрадях" "ту же линию", Ильенков не пишет. Он ограничивается обращением внимания на то, что Ленин критикует Плеханова за сведение диалектики к сумме примеров, и снова возвращается к "Материализму и эмпириокритицизму", совершенно справедливо замечая, что "и ныне остается «Материализм и эмпириокритицизм» актуальнейшим произведением марксизма в области философии, где до сих пор проходит передний край войны марксизма-ленинизма за материалистическую диалектику, за логику и теорию познания современного - научного, умного, диалектического материализма. Воинствующего материализма, без которого и ныне нет и быть не может марксистско-ленинского мировоззрения"[8].
Но о том, как именно и куда продолжают "Философские тетради" линию, начатую Лениным в "Материализме и эмпирикритицизме", Ильенков не говорит.
Попробуем разобраться сами.
Для этого вспомним, что "Философские тетради" - это отнюдь не законченная работа Ленина, а только конспекты. С другой стороны, вряд ли стоит сомневаться в том, что конспектируя труды Гегеля, Ленин делал это отнюдь не для развлечения, что это была подготовка к какой-то практической работе.
К какой именно, разгадать, с одной стороны несложно - это была подготовка к революции («Философия Гегеля - алгебра революции»[9]). Но, с другой стороны, Ленин, конечно, же не знал и знать не мог конкретных сроков наступления революции[10]. Но это отнюдь не мешало ему работать так, как будто революция начнется прямо завтра и важно не опоздать с овладением этой самой «алгеброй».
Знал он также, что начаться революции гораздо легче, чем взять правильный курс. Выяснение этого курса он и считал основной задачей теоретика. Думается, что совершенно неслучайным было совпадение во времени работы над философскими конспектами и "Тетрадями по империализму". Имеется в виду то, что сразу после тщательного изучения классической философии Ленин переходит к сбору материалов по империализму. Это был уже не первый такой цикл в биографии Ленина. «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» представляет собой в первую очередь критику гносеологических позиций народничества (так называемого «субъективного метода в социологии») с точки зрения материалистического понимания истории, и соответственно, уяснение этого метода для себя[11]. Сразу же после этого появляется «Экономическое содержание народничества» и через два года Ленин приступает к работе над «Развитием капитализма в России», книгой, которую можно было бы назвать приложением метода «Капитала» в отношении России. А еще через какое-то время появляется книга «Что делать?», которая представляла собой стратегическую программу действий для российского революционного движения. Да, «Что делать?» писалось исключительно как программа для российского революционного движения, но фактом является то, что эта книга оказалась настольной для революционеров всего мира.
Совершенно неслучайно и то, что название этой книги совпало с названием романа Н.Г. Чернышевского. Ленин очень высоко ценил Чернышевского. Выше, собственно некуда, выше у него стояли только Маркс с Энгельсом. Известна крайне резкая реакция Ленина на замечание Н. Валентинова о том, что роман «Что делать?» есть произведение «бездарное, примитивное и в то же самое время претенциозное». Вот как передает ее сам Н. Валентинов:
«Отдаете ли вы себе отчет, что говорите? - бросил он мне. - Как в голову может придти чудовищная, нелепая мысль называть примитивным, бездарным произведение Чернышевского, самого большого и талантливого представителя социализма до Маркса? Сам Маркс называл его великим русским писателем.
...Я заявляю: недопустимо называть примитивным и бездарным "Что делать?". Под его влиянием сотни людей делались революционерами. Могло ли это быть, если бы Чернышевский писал бездарно и примитивно? Он, например, увлек моего брата, он увлек и меня. Он меня всего глубоко перепахал. Когда вы читали "Что делать?"? Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло. Роман Чернышевского слишком сложен, полон мыслей, чтобы его понять и оценить в раннем возрасте. Я сам попробовал его читать, кажется, в 14 лет. Это было никуда негодное, поверхностное чтение. А вот после казни брата, зная, что роман Чернышевского был одним из самых любимых его произведений, я взялся уже за настоящее чтение и просидел над ним не несколько дней, а недель. Только тогда я понял глубину. Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь. Такого влияния бездарные произведения не имеют».
Понятно, что Ленин говорил это в состоянии крайнего возбуждения, поэтому не мог их хорошо продумать, взвесить, подобрать слова. Возможно, именно поэтому получилось у него не только дать очень точную характеристику роли Н.Г. Чернышевского в становлении российского революционного движения, но и очень рельефно показать, какую роль вообще может играть литератор в жизни общества:
«Под его влиянием сотни людей делались революционерами».
«Он, например, увлек моего брата, он увлек и меня».
«Он меня всего глубоко перепахал».
«Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь».
«Такого влияния бездарные произведения не имеют»
Это не речь, а просто пример для учебника литературоведения структуралистского направления. В коротеньком абзаце два раза повторяется слово «влияние». Притом, заметьте, в начале и в конце, хотя, понятно, что думать над композицией Ленину не приходилось. Два раза в одном предложении слово «увлек» - тоже явно художественный прием, как и употребление метафор «перепахал», «заряд на всю жизнь». Если же учесть, что это всего-навсего пересказ ленинской речи, да притом, пересказ человеком, против которого эта речь была направлена, то остается только удивляться, как тут здорово сошлись форма и содержание - литературно мастерски показано, какую роль должна играть литература и литераторы в общественной жизни.
Влияние - вот альфа и омега литературного труда. Впрочем, почему только литературного? Всякого умственного труда, всякой пропаганды передовых идей, будь то наука, философия искусство, и даже религию я бы не исключал полностью, ведь в ее развитии бывают разные этапы. Чтобы под этим влиянием люди делались революционерами. Здесь это слово нужно понимать в самом широком смысле - не забывая ни о научных революциях, ни о промышленных, ни о социальной, ни о культурной революции. Увлечь, глубоко перепахать, дать заряд на всю жизнь - без этого никаких революций не будет. Интересно, что КПД такой работы, если она проделана хорошо, может превосходить самые фантастические ожидания. Иногда достаточно вовремя увлечь в правильном направлении мысли всего-навсего одного человека, или сотни-другой людей, чтобы впоследствии изменился ход истории.
Дальше Валентинов приводит запись продолжения этой беседы, сделанную по свежим следам по памяти В. Воровским, и эта беседа очень важна для понимания становления Ленина как революционера, для понимания становления его философской позиции и связи этой позиции с его взглядами по экономическим и политическим вопросам:
"Кажется, никогда потом в моей жизни, даже в тюрьме в Петербурге и в Сибири, я не читал столько, как в год после моей высылки в деревню из Казани. Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа. Я читал университетские курсы, предполагая, что мне скоро разрешат вернуться в университет. Читал разную беллетристику, очень увлекался Некрасовым, причем мы с сестрой состязались, кто скорее и больше выучит его стихов. Но больше всего я читал статьи, в свое время печатавшиеся в журналах "Современник", "Отечественные записки", "Вестник Европы". В них было помещено самое интересное и лучшее, что печаталось по общественным и политическим вопросам в предыдущие десятилетия. Моим любимейшим автором был Чернышевский. Все напечатанное в "Современнике" я прочитал до последней строчки и не один раз. Благодаря Чернышевскому произошло мое первое знакомство с философским материализмом. Он же первый указал мне на роль Гегеля в развитии философской мысли, и от него пришло понятие о диалектическом методе, после чего было уже много легче усвоить диалектику Маркса. От доски до доски были прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве и литературе и выяснилась революционная фигура Белинского. Прочитаны были все статьи Чернышевского о крестьянском вопросе, его примечания к переводу политической экономии Милля, и так как Чернышевский хлестал буржуазную экономическую науку, это оказалось хорошей подготовкой, чтобы позднее перейти к Марксу. С особенным интересом и пользой я читал замечательные по глубине мысли обзоры иностранной жизни, писавшиеся Чернышевским. Я читал Чернышевского "с карандашиком" в руках, делая из прочитанного большие выписки и конспекты. Тетрадки, в которые все это заносилось, у меня потом долго хранились. Энциклопедичность знаний Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант - меня покорили. Узнав его адрес, я даже написал ему письмо и весьма огорчился, не получив ответа. Для меня была большой печалью пришедшая через год весть о его смерти. Чернышевский, придавленный цензурой, не мог писать свободно. О многих взглядах его нужно было догадываться, но если
подолгу, как я это делал, вчитываться в его статьи, приобретается безошибочный ключ к полной расшифровке его политических взглядов, даже выраженных иносказательно, в полунамеках. Существуют музыканты, о которых говорят, что у них абсолютный слух, существуют другие люди, о которых можно сказать, что они обладают абсолютным революционным чутьем. Таким был Маркс, таким же и Чернышевский. По сей день нельзя указать ни одного русского революционера, который с такой основательностью, проницательностью и силою, как Чернышевский, понимал и судил трусливую, подлую и предательскую природу всякого либерализма.
В бывших у меня в руках журналах возможно находились статьи и о марксизме, например, статьи Михайловского и Жуковского. Не могу сейчас твердо сказать - читал ли я их или нет. Одно только несомненно - до знакомства с первым томом "Капитала"[12] Маркса и книгой Плеханова ("Наши разногласия") они не привлекали к себе моего внимания, хотя благодаря статьям Чернышевского, я стал интересоваться экономическими вопросами, в особенности тем, как живет русская деревня. На это наталкивали очерки В. В. (Воронцова), Глеба Успенского, Энгельгардта, Скалдина. До знакомства с сочинениями Маркса, Энгельса, Плеханова главное, подавляющее, влияние имел на меня только Чернышевский и началось оно с "Что делать?". Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления. Пред этой заслугой меркнут все его ошибки, к тому же виноват в них не столько он, сколько неразвитость общественных отношений его времени.
Говоря о влиянии на меня Чернышевского, как главном, не могу не упомянуть о влиянии дополнительном, испытанном в то время от Добролюбова - друга и спутника Чернышевского. За чтение его статей в том же "Современнике" я тоже взялся серьезно. Две его статьи, - одна о романе Гончарова "Обломов", другая о романе Тургенева "Накануне" - ударили как молния. Я, конечно, и до этого читал "Накануне", но вещь была прочитана рано и я отнесся к ней по-ребячески. Добролюбов выбил из меня такой подход. Это произведение, как и "Обломов", я вновь перечитал, можно сказать, с подстрочными замечаниями Добролюбова. Из разбора "Обломова" он сделал клич, призыв к воле, активности, революционной борьбе, а из анализа "Накануне" настоящую революционную прокламацию, так написанную, что она и по сей день не забывается. Вот как нужно писать! Когда организовалась "Заря", я всегда говорил Староверу (Потресову) и Засулич: "Нам нужны литературные обзоры именно такого рода". Куда там? Добролюбова, которого Энгельс называл социалистическим Лессингом, у нас не было". Н. Валентинов*.* Встречи с Лениным. - Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1953. - С. 35».
Из этой ленинской «исповеди» видно, насколько далеки от истины были те люди, которые с умным видом утверждали, что Ленин периода «Материализма и эмпириокритицизма» - это еще пока только материалист, и только в 1915 году, после конспектирования «Науки логики» он начинает понимать значение гегелевской диалектики для марксизма. На самом деле, еще в самом юношеском возрасте Ленин, благодаря Чернышевскому, ясно осознавал это значение. И совершенно неслучайно (хотя на первый взгляд кажется, что именно случайно) в «Материализме и эмпириокритицизме» в конце есть «Добавление к параграфу 1-му главы ІV. С какой стороны подходил Н.Г. Чернышевский к критике кантианства?» Посылая это добавление, когда книга уже готовилась к печати, Ленин написал «Я считаю крайне важным противопоставить махистам Чернышевского»[13].
Тут нужно указать, что такое влияние Чернышевский оказал не только на Ленина. Например, Г.В. Плеханов писал: «моё собственное умственное развитие совершилось под огромнейшим влиянием Чернышевского, разбор взглядов которого был целым событием в моей литературной жизни»[14].
В связи с этим хотелось бы высказать предположение, что в плане освоения диалектики как метода мышления и марксизма в целом вполне продуктивной, как минимум, для русскоязычного читателя, может оказаться еще одна линия в истории философии - «Чернышевский-Плеханов-Ленин-Ильенков»?
А нужно принять во внимание, что Чернышевский оказал идейное влияние далеко не на одного только Плеханова. Не меньшее влияние он оказал на русскую художественную литературу, на деятелей искусства в целом. Если же учесть, что это деление - на теоретиков и деятелей искусства - является весьма относительным (в конце концов, общественная функция тех и других состоит в том, чтобы разными способами вдохновлять людей на решительные действия по изменению существующей действительности), то заслуга Чернышевского состояла в том, что он оказался идейным вождем массового революционного движения России. Вспомните известные слова Ленина из его статьи «Памяти Герцена»:
«Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями "Народной воли". Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. "Молодые штурманы будущей бури" - звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.
Буря, это - движение самих масс».
Чернышевский - это переход от кружкового этапа развития революционного движения в России к массовому. Именно переход, который, как и любой переход, будет заключать в себе не только периоды подъема, но и откаты, провалы, превращения подъемов в спады, побед в поражения. Но именно в эти периоды вырабатываются, оттачиваются формы будущего движения.
Чернышевский - это «марксист в зародыше». Соединение в одном лице самого глубокого (на мировом уровне) понимания философии материализма, диалектического метода, политической экономии, социализма - такого до Чернышевского не было. Даже Герцен, который «разбудил» Чернышевского, в этом отношении отставал, как минимум, на политэкономию[15]. А ведь у Чернышевского «в запасе» есть еще и эстетика, не говоря уж о литературной критике.
И дело тут вовсе не в том, чтобы правильно реконструировать историю и понять настоящее место в ней Н.Г. Чернышевского. Дело не столько в прошлом, сколько в будущем. Этот «зародыш» может послужить в качестве источника животворных «стволовых клеток» для очень многих поколений революционеров.
Самое ценное, что мы находим у Чернышевского - это сознательная монистически-материалистическая позиция в философии, доводимая им до понятия партийности в философии и в науке. В его работе «Антропологический принцип в философии» есть следующие слова:
«Политические теории, да и всякие вообще философские учения, создавались всегда под сильнейшим влиянием того общественного положения, к которому принадлежали, и каждый философ бывал представителем какой-нибудь из политических партий, боровшихся в его время за преобладание над обществом, к которому принадлежал философ. Мы не будем говорить о мыслителях, занимавшихся специально политическою стороною жизни. Их принадлежность к политическим партиям слишком заметна для каждого: Гоббз был абсолютист, Локк был виг, Мильтон - республиканец, Монтескье - либерал в английском вкусе, Руссо - революционный демократ, Бентам - просто демократ, революционный или нереволюционный, смотря по надобности; о таких писателях нечего и говорить. Обратимся к тем мыслителям, которые занимались построением теорий более общих, к строителям метафизических систем, к собственно так называемым философам. Кант принадлежал к той партии, которая хотела водворить в Германии свободу революционным путем, но гнушалась террористическими средствами. Фихте пошел несколькими шагами дальше: он не боится и террористических средств. Шеллинг - представитель партии, запуганной революцией), искавшей спокойствия в средневековых учреждениях, желавшей восстановить феодальное государство, разрушенное в Германии Наполеоном I и прусскими патриотами, оратором которых был Фихте, Гегель - умеренный либерал, чрезвычайно консервативный в своих выводах, но принимающий для борьбы против крайней реакции революционные принципы в надежде не допустить до развития революционный дух, служащий ему орудием к ниспровержению слишком ветхой старины. Мы говорим не то одно, чтобы эти люди держались таких убеждений, как частные люди, - это было бы еще не очень важно, но их философские системы насквозь проникнуты духом тех политических партий, к которым принадлежали авторы систем»[16].
Такая постановка вопроса позволяет понять, какую роль играет философская, гносеологическая позиция в самоопределении индивида, партии, класса в политической борьбе, что без ясной гносеологической позиции, без овладения соответствующим методом мышления рассчитывать на сколько-нибудь прочную победу в борьбе за влияние на общество невозможно.
При этом нужно помнить, что Чернышевский появился не сам по себе. Его «разбудил» Герцен. Да и сам Герцен не мог появиться ниоткуда. Он начинает с того, на чем закончили декабристы - с возмущения самодержавием, точнее, его тупостью и несправедливостью в кружках тогдашних «мажоров», то есть молодых отпрысков самых родовитых и богатых фамилий России. Но самодержавие тоже начинало с той же точки, поэтому ни охранное отделение, ни царь, не ждали, когда дело дойдет до восстания - «смуту» давили в зародыше, арестовывая и ссылая юных бунтарей подальше от «плохой компании». Фактически царизм сам подготовил себе врага, куда более опасного, чем декабристы, которые, при всей их радикальности «слишком далеки были от народа» и никаких шансов с народом соединиться у них не было. Самые демократические их политические проекты оставались для народа пустым звуком, а то и «барскими кознями против батюшки-царя». Правительство само того не ведая, направило «молодых штурманов будущей бури» по единственно верному пути - не давая им возможности заниматься политикой, оно заставило их обратиться к теории, то есть заставило учиться думать.
То, что теорией, на которую они обратили свое внимание, оказалась именно классическая немецкая философия вообще и гегелевская диалектика в частности, неудивительно - тогда этой философией увлекались едва ли не все образованные люди не только в Германии, теоретической «провинцией»[17] которой в то время была Россия, но и в самой России. Величайшей заслугой как Герцена, так и Чернышевского было то, что они, независимо от от Маркса и Энгельса, в качестве метода мышления предложили именно материалистическое прочтение гегелевской философии.
Надо сказать, что Ленин очень серьезно отнесся к указанию Чернышевского о важности Гегеля в развитии философской мысли. По воспоминаниям Н.К. Крупской, во время ссылки в Шушенском «по вечерам Владимир Ильич обычно читал книжки по философии - Гегеля, Канта, французских материалистов»[18]. Э.В. Ильенков, комментируя это место из воспоминаний Крупской, замечает, что в «Феноменологии духа» суть диалектики «проступает гораздо яснее, ярче и конкретнее, чем в текстах «Науки логики» или «Лекций по истории философии»»[19].
Валерий Алексеевич Босенко для того, чтобы подчеркнуть мысль о том, что в условиях революции, когда не существует никаких примеров, образцов, инструкций, согласно которым можно успешно действовать, единственным выходом из положения является хорошее знание диалектики в том виде, как она разработана в классической философии, рассказывал студентам, что Ленин в 1918 году заказал в библиотеке Румянцевского музея «Феноменологию духа» Гегеля, которая оставалась его настольной книгой вплоть до смерти.
Что касается 1918 года, то данных найти не удалось, но, согласно воспоминаниям библиотекаря Председателя Совнаркома Ш.Н. Манучарьянц, 10 ноября 1920 года Ленин написал в одной из записок:
«Прошу достать мне русские
переводы Гегеля
Логика
Феноменология.
Изд. Ист[орико]-Философского Общества,
под ред. Радлова»[20].
Дальше у той же Манучарянц находим следующее:
«Сохранился только, хотя и далеко не полный, перечень некоторых книг, газет и журналов, которыми пользовался В. И. Ленин летом и осенью 1922 года в Горках. Газет - 32 названия, многие на английском языке, выходившие в Лондоне, Нью-Йорке, Калькутте. Несколько газет на немецком, французском и итальянском языках. Журналы: «Коммунистический Интернационал», «Под знаменем марксизма», «Красная новь», «Красная книга», «Книга и революция», «Огонек» и другие. 137 журналов на английском, французском и немецком языках. Два тома Сочинений Маркса и Энгельса. «Феноменология духа» и «Наука логики» Гегеля. Несколько работ по вопросам экономики и политики Советского государства»[21].
Это очень примечательный список - целое море газетной и журнальной периодики и, видимо, в качестве «средств навигации» в этом море, два тома сочинений Маркса и Энгельса, а также «Феноменология духа» и «Наука логики» Гегеля.
Ленин был уверен, что хорошее владение диалектическим методом, который был разработан Гегелем и мастерски применялся Марксом и Энгельсом, является необходимым условием для понимания процессов созревания мировой революции.
В фрагменте воспоминаний Н.К. Крупской, который озаглавлен «Обстановка, в которой писалась статья Ленина «О значении воинствующего материализма», есть такой эпизод:
«Вспоминается и другое: та громадная работа, которую проделал Владимир Ильич в области философии, как он учился у Маркса диалектическому материализму, как все шире и шире применял диалектический метод к оценке явлений, как много дал ему этот метод. Советы, как работать над Гегелем, заключают в себе горячее, хотя не высказанное до конца пожелание, чтобы та работа, которую проделывал сам Ильич в области философии, нашла своих продолжателей: чувствовал он, что силы его уходят, и хотелось, чтобы работа не оборвалась».
В самой работе «О значении воинствующего материализма» Ленин пишет о том, что:
"...без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания. Чтобы выдержать эту борьбу и провести ее до конца с полным успехом, естественник должен быть современным материалистом, сознательным сторонником того материализма, который представлен Марксом, то есть должен быть диалектическим материалистом. Чтобы достигнуть этой цели, сотрудники журнала "Под Знаменем Марксизма" должны организовать систематическое изучение диалектики Гегеля с материалистической точки зрения, т. е. той диалектики, которую Маркс практически применял и в своем "Капитале" и в своих исторических и политических работах и применял с таким успехом, что теперь каждый день пробуждения новых классов к жизни и к борьбе на Востоке (Япония, Индия, Китай),- т. е. тех сотен миллионов человечества, которые составляют большую часть населения земли и которые своей исторической бездеятельностью и своим историческим сном обусловливали до сих пор застой и гниение во многих передовых государствах Европы, - каждый день пробуждения к жизни новых народов и новых классов все больше и больше подтверждает марксизм".
Ясно, что все это касается не только естествоиспытателей, но, в самую первую очередь, «обществоиспытателей», авангардом которых выступала партия, к членам которой обращался журнал. Ленин полностью отдает себе отчет в том, что задача, которую он ставит перед партией, невероятно трудная. Возможно, это была задача гораздо более трудная, чем организация пролетариата и крестьянства для взятия власти и защиты завоеваний революции в гражданской войне и победа над интервентами. Хотя бы потому, что там враг был понятен. Здесь же предстояло бороться с собственным невежеством в невероятно тонкой области - в области метода мышления. В той области, в которой разобрались более или менее серьезно только несколько человек за всю историю, с которыми Ленин и «советовался» каждый раз, когда перед ним вставали трудные вопросы. И теперь их достижения предстояло сделать достоянием всей партии, а затем и всех трудящихся.
"Конечно, - писал он, - работа такого изучения, такого истолкования и такой пропаганды гегелевской диалектики чрезвычайно трудна, и, несомненно, первые опыты в этом отношении будут связаны с ошибками. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает".
Не будет преувеличением сказать, что Ленин посвятил именно этой работе всю свою жизнь.
Как мы уже постарались показать раньше, мысль о материалистическом прочтении Гегеля у Ленина не появилась отнюдь не при написании статьи «О значении воинствующего материализма» и даже не прямо перед тем, как взяться за конспектирование «Науки логики». Да и вообще она родилась не у Ленина. Он ее получил «в наследство» от своих предшественников, в первую очередь, по его собственному свидетельству - от Чернышевского. Не будет ошибкой предположить даже, что именно из этой мысли и родился ленинизм. Ленину просто больше «повезло», чем его предшественникам, поскольку к его времени уже созрел субъект исторического действия, способный превратить гегелевский способ мышления в способ своего действия по преобразованию действительности. Ленину оставалось только учиться самому и учить других как овладевать этим грозным оружием, позволяющим даже отдельным «воинам» мобилизовывать на борьбу огромные массы людей.
Собственно, Э.В. Ильенков ценен в первую очередь ясным пониманием того, что крайне важно продолжать дело Ленина именно в этом пункте. Что это - «главное звено», за которое можно «вытянуть всю цепь». Что именно философия способна оказывать решающее влияние на успех или неуспех дела, поскольку только она способна (или неспособна) определить общий вектор движения, который должен сложиться из многочисленных и разнонаправленных «векторов приложения усилий» отдельных людей или отдельных их групп, классов, наций.
Ильенков вслед за Чернышевским и Лениным ясно понимал, что философская позиция оказывается определяющей по отношению к политической позиции. Конечно, связь между позицией в философии и политической позицией не непосредственная. Опосредованием в связи между гносеологической и политической позицией того или иного деятеля или движения в целом оказывается его позиция в области политической экономии.
Очень ясно эта мысль выражена у Ильенкова в его письме в ЦК КПСС «О положение с философией»:
«Положение это - чувствую себя не только вправе, но и обязанным сказать - очень плохо, если не трагично. Если мерить, разумеется, не отдельными успехами и недостатками, а той ролью, которую философия обязана играть в коммунистическом преобразовании мира. Практически все ее влияние на события, на развитие общественных наук и естествознания приближается к нулю... Но самое грустное, пожалуй, это то обстоятельство, что подлинная материалистическая диалектика улетучилась и продолжает улетучиваться из политической экономии. Вот это уже совсем трагично. А это - факт. На естествознание и гуманитарные науки вроде лингвистики, литературоведения и искусствоведения можно было бы пока махнуть рукой - в конце концов, дело не от них зависит. От политэкономии зависит если не все, то все же главное, ключевое. А тут приходится констатировать - и это сами экономисты понимают довольно ясно, - что политэкономии социализма мы не имеем, и нет надежды, что будем ее иметь, если положение будет оставаться прежним».
Основной причиной сложившегося положения дел, - считает Ильенков, - является «полная неясность в отношении того, что философия должна делать как философия в общем деле коммунистического строительства, чтобы вообще быть в силах помогать другим наукам и партии»[22].
В самом конце письма Эвальд Васильевич пишет следующее:
«СЛОЖИВШЕЕСЯ ПОЛОЖЕНИЕ ТРЕБУЕТ САМЫХ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНЫХ МЕР. Их две.
Восстановление ленинского понимания философии как особой науки - материалистической диалектики как ЛОГИКИ И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ современного материализма. Четкое уразумение того, ЧЕМ - ПО ЛЕНИНУ - ДОЛЖНА ЗАНИМАТЬСЯ ФИЛОСОФИЯ КАК ОСОБАЯ НАУКА, чтобы не превращаться в кашу, в расплывчатое море «методологических проблем современности».
Радикальное преобразование ФИЛОСОФСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ. Пока не поздно, надо собрать все оставшиеся кадры диаматчиков, дать им возможность подготовить себе смену, соединить диамат ПРЕЖДЕ ВСЕГО С ИСТОРИЕЙ ФИЛОСОФИИ, т.е. с профессиональной философской грамотностью, с теми традициями, в русле которых разрабатывали философию К. Маркс и В.И. Ленин»[23].
Сейчас мы не знаем даже того, было ли отправлено это письмо в ЦК КПСС. Но это уже и не имеет значения. Значение имеет только то, что задачи, поставленные в письме, остались нерешенными, и то, что для их решения вовсе не обязательно наличие ЦК КПСС. Мало того, наличие ЦК КПСС и даже самое внимательное отношение с его стороны к письму Э.В. Ильенкова ничего бы не решило. Для таких задач даже самое решительное «Решение ЦК КПСС» - не решение.
Решается эта проблема одним единственным способом - постоянным и непрерывным самообразованием. Разумеется, что под самообразованием имеется в виду не просто чтение книжек, при этом обязательно в одиночку и в глубокой тайне от всех остальных людей, как это обязательно представят современные левенькие «митрофанушки», уверенные, что учиться не нужно, а вместо этого достаточно просто неустанно повторять слово «практика». Под самообразованием нужно иметь в виду именно то, что написано у Ильенкова:
«Радикальное преобразование ФИЛОСОФСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ. Пока не поздно, надо собрать все оставшиеся кадры диаматчиков[24], дать им возможность подготовить себе смену, соединить диамат ПРЕЖДЕ ВСЕГО С ИСТОРИЕЙ ФИЛОСОФИИ, т.е. с профессиональной философской грамотностью, с теми традициями, в русле которых разрабатывали философию К. Маркс и В.И. Ленин».
Собирать людей, которые что-нибудь понимают в диалектике вовсе не обязательно в институте философии и по приказу ЦК КПСС. С не меньшим успехом они могут собираться исключительно на основе собственного интереса к теории и с помощью, скажем, интернета. Главное не то, в каком помещении, и в помещении ли вообще, они будут собираться, а в том, что это должно быть именно самообразование, непрерывное, сделавшееся частью жизни, органично соединяющейся со всеми остальными ее частями. Так, как сказано у Ленина в одной из последних его статей: «...во-первых - учиться, во-вторых - учиться и в-третьих - учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мертвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом»[25].
И это единственный способ достигнуть ясности в голове как для студента или даже школьника, так и для рабочего или самого главного партийного вождя.
Так было при Ленине, так было при Ильенкове, и так остается сейчас.
«То понимание диалектики, которое пронизывает весь текст "Материализма и эмпириокритицизма", - КАК ЛОГИКИ И ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ СОВРЕМЕННОГО МАТЕРИАЛИЗМА,- сформулировано (и только) чуть позднее - в "Философских тетрадях". Но "имплицитно" - если выразиться модным ныне словом - именно оно составляет всю суть позиции Ленина и в 1908 году. Более того, оно именно и РЕАЛИЗУЕТСЯ в виде совершенно конкретного анализа конкретных явлений в физике и в философии.
Позднее оно лишь кратко и тезисно ФОРМУЛИРУЕТСЯ. Как теперь любят говорить, лишь "эксплицируется"...
А само по себе - в развернутом и конкретно-реализованном виде оно в "Материализме и эмпириокритицизме" УЖЕ ЕСТЬ. И не заметить этого можно только при величайшей невнимательности или же при упрямом нежелании понять то, что там написано».
http://leninism.su/memory/4289-v-biblioteke.html?showall=1
Мало того, Э.В. Ильенков выдвигает совершенно неожиданную гипотезу, согласно которой «Философские тетради» - это лишь краткая и более точная формулировка того, что было уже заложено в «Материализме и эмпириокритицизме»: ↩︎
Не только потому неполный, что множество очень глубоких философских идей разбросаны у Ленина по другим работам, но еще и потому, что есть такие работы, как «"Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов», «Еще раз о профсоюзах и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина», каждая из которых стоит многих философских диссертаций, хотя посвящены они совершенно практическим вопросам. ↩︎
Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии. К.Маркс, Ф.Энгельс. Собр. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 423-424. ↩︎
В.И. Ленин. "Еще раз о профсоюзах и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина". В.И. Ленин. ПСС, т. 42, с. 290. ↩︎
В.И. Ленин. О значении воинствующего материализма. В.И. Ленин. ПСС. т. 45. с. 28. ↩︎
Э.В. Ильенков. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М. 1980. с. 168-169. ↩︎
Там же. с. 169. ↩︎
Там же. с. 172. ↩︎
А.И. Герцен. Былое и думы. http://rulibrary.ru/gercen/byloe_i_dumy/216 ↩︎
9 января 1917 года, выступая в цюрихском Народном доме на собрании швейцарской рабочей молодежи с докладом, посвященным годовщине революции 1905 года, Ленин говорит следующее: "Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции". В.И. Ленин. "Доклад о революции 1905 года. Ленин В.И. ПСС, 5-е изд., т. 30. С. 328. ↩︎
Для того, чтобы понять Ленина, лучше всего, конечно, ознакомиться со всеми его работами, перечитав по томам все ПСС, но даже если происходит самое первое знакомство с основными работами, то начинать лучше всего именно с работы «Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов?». ↩︎
С первым томом «Капитала» восемнадцатилетний В. Ульянов знакомится в конце 1888 года. В XL Ленинском сборнике опубликованы его пометки на немецком издании (XL Ленинский сборник, М. Политиздат, 19885, с. 105-128) и русском издании (там же, с. 129-141). - В.П. ↩︎
Ленин ПСС. т. 18 с. 381 ↩︎
Г.В. Плеханов. Н.Г. Чернышевский. Книга первая. Предисловие. https://www.litmir.me/br/?b=315723 ↩︎
Это, конечно же, не означает, что Герцена сегодня изучать не нужно. Даже если Герцен и «отставал» от Чернышевского (что вполне естественно, поскольку Чернышевский «стоял на плечах» этого гиганта), то это не значит, что он «отстает» и от нас сегодняшних. По уровню владения диалектическим взглядом на мир Герцен на голову опережает даже лучших сегодняшних ученых и философов. Вот что пишет о нем Ленин в уже упомянутой статье «Памяти Герцена»: «Он усвоил диалектику Гегеля, Он понял, что она представляет из себя "алгебру революции". Он пошел дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом. Первое из "Писем об изучении природы" - "Эмпирия и идеализм", - написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных естествоиспытателей-эмпириков и тьмы тех нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов. Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед историческим материализмом». И эта оценка Герцена если и устарела за прошедшие еще более чем сто лет, то только потому, что наших современников Герцен превосходит уже не на голову, а на две. Это вполне заслуженное наказание для поколения ученых, которое вместо того, чтобы изучать Герцена и всех, кого он «разбудил», предпочитало слушать и с чувством неизмеримого собственного превосходства над теми, над кем ерничает автор, и перепевать на разные лады совершенно глупую в своей претенциозности «Легенду об историческом недосыпе» Наума Коржавина. ↩︎
Н.Г. Чернышевский. Антропологический принцип в философии. http://rulibrary.ru/chernishevskiy/tom_4__stati_po_filosofii_i_estetike/121 ↩︎
Так описана эта ситуация в одной интересной польской статье - Włodzimierz Podlipski «Чтобы свои не стреляли в своих (ответ рецензентам). Часть II» http://propaganda-journal.net/9460.html ↩︎
Н.К. Крупская. Воспоминания о Ленинею https://leninism.su/memory/1380-vospominaniya-o-lenine-chast-i.html?start=2 ↩︎
Э.В. Ильенков. Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. http://caute.ru/ilyenkov/texts/len/i.html ↩︎
Шушаника Манучарьянц. В библиотеке. ↩︎
Там же ↩︎
Э.В. Ильенков О положении с философией [Письмо в ЦК партии]. ↩︎
Там же. ↩︎
Диамат - диалектический материализм. Обычно Э.В. Ильенков никогда не пользовался этим словечком, строго различая диалектический и исторический материализм и материалистическую диалектику, как они сложились в классической марксистской традиции, и то, во что эта традиция выродилась под именем диамата и истмата. ↩︎
В.И. Ленин. Лучше меньше да лучше. http://libelli.ru/works/45-2.htm ↩︎