Абстрактный феминизм или практический гуманизм?
2018-03-08 Василий Пихорович
Эту статью я начал писать под влиянием книги Артема Чапая «Папа в декрете», в которой он рассказывает о своем опыте пребывания в декрете, причем с двумя детьми сразу. Главная идея книги заключается в том, чтобы таким образом обратить внимание общества на тот тяжкий труд по воспитанию детей, который женщины выполняют только потому, что это считается их «естественным долгом».
Не могу сказать, что книга мне очень понравилась. С другой стороны - это пожалуй лучшее, что мне попадалось из современной украинской литературы. Все, что попадалось до этого, было не то, чтобы плохое (в основном оно было или никакое, или очень плохое), но, как правило, какое-то беспомощное. Складывалось впечатление, что авторы, возможно, по причине отсутствия у них чувства юмора, просто неправильно поняли знаменитые слова Ильфа и Петрова о том, что «писатель должен писать».
Книгу «Папа в декрете» точно беспомощной не назовешь. Автор явно «в материале», пишет нормальным человеческим языком, да и образы у него удаются, несмотря на то, что «Папа в декрете» - не роман и даже не повесть, а, как определяет сам автор, «ироническая проза».
Понятно, что это сомнительная похвала книге, но похвалил как сумел. Теперь, по законам жанра, надо критиковать.
Начну с того, что книга эта вызвала у меня двойственное чувство - почти как чувства у Артема Чапая к детям. В книге даже специальный раздел есть - называется «Двойственность». Вот фрагмент оттуда:
«Ты можешь одновременно скрежетать зубами от того, что тебе «выносят мозг», и чувствовать прилив любви. Можешь отойти на секундочку, три-четыре раза стукнуться об стену головой, которая раскалывается от стодецибельного рыдания ребенка, - а потом взять малыша на руки и прижать к сердцу, которое кровью истекает от жалости».
Мне это место как-то запомнлось и не давало покоя. У нас было четверо детей (как и в семье, в которой вырос Артем), но я никогда не ловил себя ни на какой такого рода двойственности. Отношение к детям было, как бы это сказать, более непосредственным. Может, времени не хватало, чтобы вычленять в отношении к детям жалость или ненависть? Для нас они были просто детьми и все. То есть людьми, хоть и маленькими. Я не хочу сказать, что у нас было лучше: порой эти маленькие люди сильно страдали из-за нашей непосредственности. Поэтому ничего хорошего я в ней не вижу. Но я хочу сказать, что «двойственность» меня немножко раздражает. Так же как и то, что несколько раз в книге говорится о «партнерстве» мужчины и женщины как о некоем идеале отношений между ними. Был бы я Станиславским, сказал бы «не верю!» Да я и так не верю, и даже уверен, что на самом деле у них там что-то чуть большее за «партнерство». В книге это хорошо видно. Я думаю, что и с «двойственным отношением» к детям Артем перемудрил - выдал свои рефлексии над чувствами к детям за сами чувства. А детей, судя по тому, как он сумел их описать в книге, он просто любит. И это нормально.
Но я не об этом.
Прежде, чем выразить свое несогласие с основной идеей этой книги, еще раз напомню, что у нас тоже было четверо детей, и я не был в декрете только по той причине, что за исключением первого ребенка (поскольку второй появился сразу же через год), супруга выходила на работу максимум после полугодичного перерыва, хотя, как правило, на «полставки». Понятно, что такое было возможно только из-за того, что работал я преподавателем, а не на заводе или где-то на стройке. Кстати, к «институту бабушек», который Артем Чапай считает очень важным, мы относились резко отрицательно, и даже вывели «формулу любви», которая звучала примерно так: любовь между взрослыми детьми и их родителями прямо пропорциональна расстоянию между населенными пунктами, в которых они проживают.
Пишу все это для того, чтобы было понятно, что моя критика позиции Артема Чапая будет совсем не с позиций патриархальности.
Когда-то очень давно, еще на первом курсе университета (было это в середине 80-х годов прошлого века) мне довелось участвовать в дискуссии по поводу статьи популярной тогда журналистки «Комсомольской правды» Е. Лосото о ее бабушке, у которой в квартире не было не только печки или плиты, но даже и примуса - только электрочайник. Зато у нее была любимая работа: Фарандзема Аразовна Шавердова была одной из первых армянских женщин, получивших профессию врача. И врачом она была прекрасным: среди ее пациентов были, например, Д. Фурманов, А. Маресьев. Она постоянно совершенствовалась в своем деле, читала медицинскую литературу, сама писала научные статьи. Для Елены Лосото ее бабушка и была идеалом женщины. Журналистка была уверена, что «институт семьи», который уже в то время «дал трещину», надо не латать и рихтовать, а надо делать все, чтобы семья как можно быстрее перестала быть «хозяйственной единицей общества», думать не только над тем, как перевести домашнее хозяйство на индустриальную основу, но и над тем, как правильно организовать общественное воспитание детей. По ее мнению, освобождение женщины от ее «естественного назначения», то есть от домашнего рабства, даст обществу невероятную пользу, высвободив для полезной, творческой работы невероятное количество сил, которые сейчас просто убиваются этим самым домашним рабством.
Конечно, эта история мне тогда очень понравилась, и я был полностью на стороне Елены Лосото. Но мне казалось, что теория - это одно, а практика - другое. Поэтому я начал спорить с очень умной аспиранткой, которая считала, что эту теорию надо немедленно воплощать в практику и не хотела признавать, что и моя точка зрения имеет право на существование. А у меня была точка зрения точно такая же, какую сейчас отстаивает в своей книге Артем Чапай. Мол, пока старая семья существует, надо, чтобы мужчины разделяли с женщинами «тяготы и лишения семейной жизни». Причем, вы уже, наверное, поняли из моих намеков, что в жизни я старался твердо придерживаться провозглашенных мной в ходе той давней дискуссии принципов и никогда в этом не каялся. Думаю, что все это дает мне некоторое право говорить о том, что принципы эти совершенно неправильные.
Собственно, об этом догадывается и сам Артем Чапай, потому что несколько раз говорит о том, что далеко не все мужчины могут позволить себе такую роскошь, как декрет. А его жена Оксана Дутчак прямо пишет: «Главное, чего Артем НЕ пытается сказать: "Я смог - и КАЖДЫЙ сможет". Потому что в обществе все сложнее».
Вот о том, как оно «сложнее», я и хотел бы поговорить. На самом деле «пап в декрете» сейчас очень много, но это не их заслуга, и ничего хорошего в этом нет ни для отцов, ни для жен, ни для детей. Помню, сразу после кризиса 2008 года, когда в связи с резким сокращением дотаций со стороны ЕС на строительство в Испании, Португалии, Греции, резко упал спрос на рабочую силу в строительной отрасли, в каждом западноукраинском селе можно было насчитать десятки «пап в декрете», поскольку спрос на работу «на фисах» (то есть, на квартирах, домашней прислугой) в Италии и Греции сохранился, но брали туда только женщин. Понятно, что речь не идет о том, что все эти мужчины сидели именно с маленькими детьми, а только о том, что они резко оказались в том положении, в котором мы обычно привыкли видеть женщин - то есть в полной финансовой зависимости от своих «партнерш» и были вынуждены вести домашнее хозяйство и ухаживать за детьми. К сожалению, у меня нет никаких данных социологических исследований этого феномена, но сами «папы в декрете» ничего хорошего в нем не видели. Они даже начали творить своеобразный фольклор по этому поводу: пропивая присланные женщинами деньги в сельских барах, они приговаривали, что пьют с горя, потому, мол, что жена там все равно «путается с неграми». С кем там путались их жёны на самом деле (и путались ли вообще) сказать трудно, но то, что некоторые из них домой не возвращались и заводили там новую семью - это факт.
И не надо думать, что это была специфика Западной Украины. Это специфика капитализма в целом. В книге «Положение рабочего класса в Англии», написанной более 190 лет назад, Ф. Энгельс приводит письмо английского рабочего Роберта Паундера, в котором тот рассказывает, как другой рабочий, его знакомый, в поисках работы попал в Сент-Хеленс в Ланкашире и там разыскал одного своего старого друга:
«И вот, сударь, он нашёл его, и когда он подошёл к его лачуге, как вы думаете, что он увидел? Сырой низенький подвал, а обстановка такая: два старых стула, круглый стол на трёх ножках, сундук, никакой кровати, а только охапка старой соломы в углу, покрытая парой грязных простынь, и два обрубка дерева у камина. Когда мой бедный друг вошёл туда, бедняк Джек сидел на одном обрубке у огня и как вы думаете, что он делал? Он чинил чулки своей жены штопальной иглой, и как только он увидел своего друга на пороге, он хотел спрятать свою работу, но Джо - так зовут моего знакомого - видел всё и сказал: «Чёрт возьми, Джек, что ты делаешь? где твоя жена? что это у тебя за работа?». Бедный Джек был смущён и сказал: «Я знаю, что эта работа не для меня, но моя бедная жена на фабрике; она отправляется туда с утра, в половине шестого, работает там до восьми вечера и так устаёт, что, возвратившись домой, ничего больше делать не может. Поэтому мне приходится за неё делать, что я могу. У меня нет работы и не было уже более трёх лет, и во всю жизнь я её не найду». Тут он горько заплакал и сказал: «Да, любезный Джо, есть достаточно работы для женщин и детей в этой местности, но нет работы для мужчин. Легче сто фунтов стерлингов найти на улице, чем найти работу. Но я никогда не поверил бы, чтобы ты или кто другой мог увидеть, как я штопаю чулки своей жене, потому что это нехорошая работа. Но жена моя почти не может уже стоять на ногах, и я боюсь, что она заболеет, и я тогда не знаю, что с нами станется, потому что она уже давно стала мужчиной в доме, а я женщиной. Нехорошая это работа, Джо. Не всегда было так», - продолжал он, горько плача. - «Но скажи мне, Джек, - спросил Джо, - как же ты жил всё это время, не имея никакой работы?». - «Я скажу тебе, Джо, - ответил Джек, - я жил, как жилось, а жилось очень плохо. Когда я женился, я, как ты знаешь, имел достаточно работы, и лентяем, как ты знаешь, я никогда не был». - «Нет, лентяем ты никогда не был». - «Наш дом был хорошо обставлен, и Мэри не приходилось работать, я зарабатывал достаточно на двоих. Но теперь всё стало вверх ногами; Мэри должна работать, а я должен оставаться дома, присматривать за детьми, подметать, стирать, стряпать и штопать. Когда моя бедная жена возвращается вечером домой, она совсем разбита и ничего больше делать не может. Знаешь, Джо, это очень трудно для человека, который привык к другому». - «Да, - ответил Джо, - это нелегко». И Джек снова начал плакать; он говорил, что лучше бы он никогда не женился, никогда не родился на свет; но когда он женился на Мэри, ему и в голову не приходило, что так может случиться. «Я не раз плакал из-за этого», - сказал Джек. Ну, сударь, когда Джо всё это услышал, как он позже рассказывал мне, он проклял фабрики, фабрикантов и правительство всеми теми проклятиями, которым с детства научился на фабрике».
Я уверен, что Артем не обидится на меня (судя по книге, он человек умный и имеет достаточно развитый литературный вкус), если я скажу, что в этом письме малограмотного йоркширского рабочего проблема, которую Чапай поставил перед собой в книжке, показана и короче, и в то же время несравнимо масштабнее, и проницательнее, и значительно глубже. В лучших традициях классической литературы - коротко, сильно и страшно. Я думаю, что мало найдется в мировой литературе произведений, где бы про любовь было написано сильнее. Тут никак не спутаешь любовь с партнерством.
Но все-таки, как минимум, одно произведение, где о любви написано не менее сильно, есть:
«Любовь означает вообще сознание моего единства с другим, так что я для себя не изолирован, а приобретаю свое самосознание лишь как отказ от своего особенного бытия и посредством знания себя моим единством с другим и единством другого со мною... Первым моментом в любви является то, что я не хочу быть самостоятельным, стоящим отдельно лицом и что, если бы я был таковым, я чувствовал бы себя несовершенным и неполным. Вторым моментом является то, что я обретаю себя в другом лице, что я обладаю значимостью в нем, и что оно в свою очередь достигает этого же во мне. Любовь поэтому представляет собою чудовищнейшее противоречие, которого рассудок не в состоянии разрешить... Любовь есть одновременно и порождение, и разрешение противоречия; в качестве разрешения последнего она есть нравственное единение».
По стилю сразу видно, что это Гегель. Да и идеалистический конец выдает: у Джека и Мэри единение очевидно было не только моральное, а вполне реальное. Но у Гегеля это уже точно не партнерство.
О партнерстве находим у Канта: "соединение двух лиц разного пола ради пожизненного обладания половыми свойствами друг друга". Там и про патриархальность буржуазного образа жизни все объяснено: "Если поэтому возникает вопрос, не противоречит ли равенству вступающих в брак, как таковых, то, что закон говорит об отношении мужа к жене: «Он должен быть господином (он приказывает, она повинуется)», то следует заметить, что это нельзя рассматривать как противоречащее естественному равенству человеческой пары, если в основе этого господства лежит лишь естественное превосходство способности мужчины над способностью женщины в содействии общим интересам домашнего быта и покоящееся на этом право приказывать; само это право может быть выведено из долга единства и из равенства цели".
Согласитесь, что и у Гегеля, и у Роберта Паундера получилось несколько интереснее, чем у Канта. Хотя Кантово представление, несомненно, чаще встречается в жизни. Несмотря на то, что "естественное превосходство способности мужчины над способностью женщины в содействии общим интересам домашнего быта" уже давным-давно перестало быть правилом. Принцип "одна семья - одна зарплата" (то есть, когда мужчина обеспечивал всю семью) еще в 70-е годы прошлого века перестал быть принципом даже в Соединенных Штатах Америки, где он считался чем-то не только естественным, но и священным. И нет никаких сил, которые бы могли вернуть его к жизни именно как принцип, а не просто как отдельные случаи, которые основываются, как правило, на том, что на какую-то одну семью работают очень и очень много других семей. То, что в деле освобождения женщин "назад дороги нет", Энгельс понял еще в середине ХІХ века - единственный путь освобождения от домашнего рабства лежит через включение женщины в общественное производство. И его нисколько не тревожило, что в условиях капитализма это означало даже далеко не всегда замену "домашнего рабства" на "наемное рабство", а чаще сочетание обеих этих форм - после работы на фабрике женщина начинала "вторую смену" с выполнение домашней работы, которая если и отличалась от фабричной, то только значительно низкой степенью механизации и еще тем, что она не оплачивалась.
У Энгельса можно найти очень много интересных мыслей по поводу поднятой нами проблемы, но я бы хотел сосредоточить внимание читателей всего на одном месте из письма Гертрудe Гильом-Шак от бл. 5 июля 1885 года. Попутно посмеявшись над «английскими защитницами формального права женщин на то «чтобы капиталисты эксплуатировали их так же основательно, как и мужчин» и заметив, что эти «защитницы» часто сами заинтересованы в эксплуатации других, Энгельс пишет следующее:
«Действительное равноправие женщины и мужчины может, по моему убеждению, осуществиться лишь тогда, когда будет уничтожена эксплуатация капиталом и тех и других, а ведение домашнего хозяйства, которое является теперь частным занятием, превратится в отрасль общественного производства».
Не думаю, что кого-то сейчас надо очень долго убеждать, что превращение домашнего хозяйства в отрасль общественного производства является делом вполне реальным. Даже если вы питаетесь дома, то готовите вы уже давно из разного рода полуфабрикатов, и тенденция дальнейшего обобществления этой отрасли все усиливается. А еще недавно даже изготовление одежды было домашним делом, притом в основном женским, о чем современные женщины уже могут и не догадываться. Как не догадываются мужчины о том, что когда они сами должны были строить дом для своей семьи. Все это давно делается индустриальным способом, не говоря о том, что собственный дом или хотя бы собственная квартира для семьи - это очевидный пережиток "тоталитарного прошлого", и эта сфера очень активно переживает "декоммунизацию". Те, кто может купить квартиры, покупают их все чаще, чтобы сдавать в аренду. А те, кому нужна квартира для жизни, очень редко могут ее купить.
О том, как активно то, что раньше было домашним хозяйством, превращается в отрасли общественного производства, можно рассказывать долго, хотя каждый читатель может это сделать и самостоятельно. Но есть одна "статья" в домашнем хозяйстве, которая так и застряла на том уровне обобществления, на котором ее застал капитализм - это воспитание детей. Это дело и сейчас, как и 200 лет назад, считается обязанностью семьи. И даже если и воспитываются дети в публичных заведениях, то в основном за родительские деньги. А точнее, все более - за материнские. Потому что если что-то в этой сфере изменилось за 200 лет радикально, то только то, что мужчины массово самоустраняются от дела воспитания детей. В 15 странах Европы более 40% детей рождены вне брака. А в семи из них - более 50%. В США тоже показатель приближается к 50%. В Латинской Америке он еще хуже и в некоторых странах доходит до 70%. Статистика по Азии пока что намного лучше, но вряд ли кто-то будет сомневаться, что это временно. Правда, эта статистика не различает детей, которые воспитываются самими женщинами, и тех, что проживают с обеими родителями, которые просто не зарегистрировали брак. Но тенденция понятна, как понятно и то, что в таких условиях принцип "папа в декрете" не сработает. Даже для тех семей, где папа все еще остается, поскольку в большинстве случаев так называемый "гражданский брак" вовсе не означает, что его участники и так доверяют друг другу, а совсем наоборот - что они сами себе не верят и не уверены в том, что они будут всегда жить вместе.
Если брать среднего "папу", то он не только не собирается в декрет, а либо уже находится "в бегах", или морально к этому вполне готов. Приведенную выше статистику в отношении детей, рожденных вне брака нужно не забыть дополнить цифрой разводов, которая как в Европе, так и в США достигает 50%. Так что на "пап в декрете" надежда невелика.
Но речь здесь не о морали, а скорее о политической экономии. Очевидно, что капитализм просто уничтожает старую семью, и удивляться или возмущаться этому наивно. Помните окончание письма Роберта Паундера: "когда Джо все это услышал, как он позже рассказывал мне, он проклял фабрики, фабрикантов и правительство всеми теми проклятиями, которым с детства научился на фабрике". Нетрудно догадаться, что семье Джека это мало помогло.
О том, что капитализм уничтожает старую семью, Маркс и Энгельс предупреждали давно:
"На чем основана современная, буржуазная семья? На капитале, на частной наживе. В совершенно развитом виде она существует только для буржуазии; но она находит свое дополнение в вынужденной безсемейности пролетариев и в публичной проституции".
Написано 170 лет назад, но с каждым годом становится все актуальнее.
И выход указан в той же самой книжечке. Он заключается в том, что содержание и воспитание детей должно перестать быть семейным делом и стать делом общества.
Ведь это нонсенс - в условиях, когда производство вещей имеет уже не просто общественный, а я бы сказал, глобальный характер и основывается на последних достижениях науки, производство людей, то есть воспитание детей остается в руках семьи. Предложи современной семье пошить себе одежду или обувь - ни за что не возьмутся, а воспитать ребенка - пожалуйста. Якобы воспитание ребенка - дело проще, чем шитье одежды. Причем на семейное воспитание приходится самый сложный период в воспитании, когда все зависит исключительно от воспитателя, ребенок сам еще ничего не может. В этот период закладываются основы здоровья, характер, особенности психики. И всем этим занимаются люди, которые обычно ни малейшего понятия не имеют о воспитании детей.
На самом деле, общественное воспитание детей существует и сейчас. Просто далеко не все могут его себе позволить, да и организовано оно крайне плохо. Богачи, собственно, никогда сами не воспитывали своих детей, а всегда нанимали для этого специалистов. Но если речь заходит о том, чтобы сделать общественное воспитание для всех, то это почему-то считают невозможным.
Собственно, ни крестьянские женщины, ни женщины-работницы никогда не имели никаких декретов. Конечно, и дети не имели нормального воспитания. Но вместо того, чтобы общественно организовать это дело, воспитание переложили на матерей.
На самом деле нет никаких препятствий для организации дела таким образом, чтобы рождение ребенка не отрывало женщину от продуктивной общественной деятельности на какой-то значительный срок.
В «маленькой, но гордой стране», которую Чапай вспоминает в своей книге, имея в виду Кубу, были ясли при крупных заводах, где дети работниц могли находиться под присмотром специалистов уже с двухмесячного возраста. Матерям предоставлялись дополнительные перерывы для кормления и общения с детьми. Собственно, кубинцы переняли этот опыт у «великой и не менее гордой страны», в которой родился сам Артем.
Конечно, организовать дело так, чтобы рождение ребенка не превращало женщину в домашнюю рабыню, нелегко. Но если мы будем думать над тем, как это сделать, то ничего недостижимого в этом нет. Проблема скорее в том, что все думают только над тем, как этого не делать.
Почему над этим не думают капиталисты и те, кто старается служить им верой и правдой, понятно. Суть нынешнего домашнего рабства женщин заключается в том, что это экономит капиталистам затраты на рабочую силу. Та часть ее стоимости, которая произведена семейным способом, достается им даром, как сила природы. Отсюда и разговоры о естественном предназначении женщины. Отсюда и падение рождаемости в богатых странах. Отсюда же и поощрение миграции. С другой стороны, капиталисты больше думают не над тем, чтобы устраивать ясли для двухмесячных детей при предприятиях и предоставлять женщинам дополнительное время для общения с детьми (это же просто банально невыгодно), а над тем, чтобы тех женщин, которые в них работают, одеть в памперсы, дабы они не тратили драгоценное время на походы в туалет, а также над тем, чтобы ликвидировать в трудовом законодательстве пункт о запрете увольнения беременных. На то они и капиталисты. Думай они иначе, они просто перестанут быть капиталистами. Придется самим одевать памперс и становиться к конвейеру.
Почему над этим не думают те «папы в бегах», которые не принадлежат к буржуазному классу, классики марксизма тоже спокойно объясняют: «сознание господствующего класса является господствующей сознанием».
Они вообще были очень мудрые - эти классики марксизма. Единственное, чего они точно не смогли предвидеть, это того, что женщины, абсолютное большинство которых вовсе не принадлежит к буржуазному классу и которых формула насчет господства сознания господствующего класса касается обычно еще больше, чем мужчин класса угнетенного, поведут себя таким странным образом - что они будут продолжать рожать детей несмотря на массовое дезертирство даже с этого фронта «классовой борьбы» своих «партнеров».
Какова природа этого феномена пока неясно. Или это «непосредственность», когда женщины просто не думают о том, что дети будут «выносить им мозг», а берут и рожают, или просто женщины таким образом реализуют свое право на любовь. Помните: «Первым моментом в любви является то, что я не хочу быть самостоятельным, стоящим отдельно лицом и что, если бы я был таковым, я чувствовал бы себя несовершенным и неполным». Чтобы не чувствовать себя «несовершенными и неполными», они рожают детей. Потому что не хотят быть такими, кто «стоит отдельно» - значит, отдельно от жизни. В любом случае это протест против существующего положения дел. Протест, возможно, и неосознанный, но отчаянный, и главное, массовый.
Бесспорно, что сознательные мужчины, те, которые еще не потеряли окончательно способность мыслить и способность «осознавать единство с другим», должны помогать женщинам. Ясно, что в декрет они за всех этих женщин пойти не смогут. Слишком их много - этих отчаянных женщин, и слишком мало способных на любовь мужчин. Значит, им остается думать над тем, над чем не хотят и не могут думать капиталисты - как превратить дело воспитания детей в первоочередное общественное дело. Другими словами, чтобы не максимальная прибыль, не ВВП были целью общественного производства, а создание условий для развития человека.
Думаю, что в этом заинтересованы не только женщины.