«На дне» М. Горького в постановке Театра на Подоле
2018-02-27 Каширин М. (М. Каширин)
Вовремя поставленная точка влияет не только на читателя, слушателя и зрителя, но и на само произведение искусства.
Горький заканчивает пьесу словами Сатина «Эх... испортил песню... дурак!»
Горький показал как люди живут «на дне», показал, что живут гадко и безнадежно. Ничего хорошего «на дне» герои не найдут, кем бы они ни были: выходцами из аристократии, из искусства или законченными преступниками.
Горький не доставал «со дна» персонажей пьесы, а только показал сущность дна, дал зрителям прочувствовать как там живется. Этим самым он сохранил художественность произведения, его целостность, а вместе с тем - правдивость. Решать же о чем произведение, что оно означает и куда ведет - дело зрителей.
Постановка Театра на Подоле точная, по тексту оригинала. Но точку решили поставить по-своему - поздно. Дописали немного от себя - и полностью разрушили замысел Горького. Постановщики сталивытаскивать «со дна» персонажей, стали помогать им и оправдывать их - то есть, оправдывать то самое «дно». Сатин сказал, что «песня испорчена», - значит, решили режиссеры, надо хорошую песню спеть.
В общем, получилось так, что дед Лука, один из героев пьесы, стал светочем, идеалом, вершиной философской мысли. А мнение Горького приравняли к мнению Луки.
На самом деле Горький не принимал мораль Луки. В 1905 году, через четыре года после написания «На дне», Горький в статье «Заметки о мещанстве» буквально разгромил религиозно-покорную мораль, представителем которой является Лука. За подход «терпи, терпи, как-нибудь оно будет», за отстраненность от реальной жизни и призыв к праведному существованию на этой земле ради вознаграждения в жизни загробной - за это Горький выругал Достоевского и Льва Толстого, беспощадно выругал.
Позже Горький писал в предисловии к сборнику своих ранних статей:
«...меня особенно резко порицали и порицают не за оценку «мещанства», как известного строя души, а именно за моё отрицательное отношение к Толстому и Достоевскому, как социальным педагогам. Я знаю, что отношение это выражено в резких формах и, если б я писал на эту тему теперь, - я нашёл бы более мягкие, а может быть - и более убедительные слова. Но, по существу, моё отношение к социальной педагогике Достоевского и Толстого не изменилось и не может измениться. Смысл двадцатипятилетней общественной работы моей, как я понимаю её, сводится к страстному моему желанию возбудить в людях действенное отношение к жизни. Я слишком много вытерпел и принуждён терпеть для того, чтоб равнодушнослушать проповедь о необходимости терпения, я не могу позволить себе учить других сомнительным добродетелям - покорности и терпению. Подобные проповеди органически враждебны мне, и я считаю их безусловно вредными для моей страны». (М.Горький, "Статьи 1905-1916 гг.", изд."Парус", Петроград, [1917], стр.3)
Читая «Заметки о мещанстве» чувствуешь гнев зрелого Горького относительно такой морали. Не гневался, но уже явно не принимал ее он и в молодые годы. Поэтому-то автор и включил деда Луку в пьесу, чтобы показать, что такой тип, пропитанный подобной моралью, ничем не лучше воров, пьяниц и других жителей «дна». За кого Лука лучше, так разве что за Хозяина (Костылева), который в погоне за наживой окончательно потерял человеческий облик. Но оба - остались в прошлом.
Постановщики не оживляли философию Луки, она и без них жива. Куда ни посмотрите, везде увидите, что она умирать не собирается. Постановка пьесы Горького только подчинилась этой философии, то есть подчинилась жизни. Можно сказать так: если искусство не соответствует жизни, то тем хуже для жизни. Это правда, когда речь идет о настоящем искусстве, а «На дне» - произведение как раз-таки настоящее.
Театр на Подоле превратил пьесу в манифест экзистенциализма, а в конце еще и в водевиль.
Изображая жизнь, главное - правильно остановиться, чтобы не скатиться в отчаяние от того, что ты ничего не можешь изменить. Горькому хватило художественного чутья, чтобы поставить точку в нужном месте. Точка эта - смерть актера, который поверил Луке, принял его мораль. Тем самым Горький самую мораль, показал ее непрактичность в реальной жизни. Постановщики из театра на Подоле заигрались, а чтобы убрать ощущение слабости, отсутствия свободы и выбора, они решили утвердить ту гниль, для обличения которой и быланаписана пьеса. Ведь если сказать, что все не настолько плохо, то можно ничего не менять и не решать.
Литература, театр - искусство вообще - не может в прямом смысле влиять на людей, по существу изменять жизнь. Само по себе искусство - ничего. Задача искусства - не менять мир непосредственно, напрямую, а прочувствовать его;не конструировать; не спасать людей, вытаскивать или втаптывать их в грязь, а увидеть, что такое люди и какова жизнь. Ну и - самое главное: показать, к чему такая жизнь приведет. Иначе говоря, искусство не может быть искусством, если не рассматривает действительность в движении и так же ее не изображает. Постановщики «На дне» явно так не считают или едва ли задумывались об этом. Ведь, если бы задумались, то не стали бы оправдывать персонажей, не усадили их на «лестницу в небо» и не подгоняли бы ихпинками к счастью.
С «дна» людей вытянуть могут только люди. Не искусство. Иначе можно было бы обойтись в истории человечества только словами, без общественно-преобразующих действий; не нужна была бы борьба за свободного от угнетения человека. Обошлись бы стихами, памфлетами и эссе. Перебились бы Цветаевой, Ахматовой и им подобными.
Литература должна обострить противоречия, «обнажить» их, показать «во всей красе», чтобы читатель прочитал - и узнал себя, свою жизнь, свои проблемы, чтобы сказал: «Черт! Это же я так живу, это мы так живем, это наша жизнь!»И в жизни такой читатель будет уже действовать с более широким пониманием, с чувством - более глубоким, действовать станет увереннее, смелее.
С театром то же самое. Зритель должен посмотреть - и увидеть все как на ладони.
Неприятно узнать себя в ком-то из персонажей пьесы «На дне», потому что правда горькая, всегда горькая. Постановщикам, судя по всему, правда «по-Горькому» показалась невкусной, причем настолько, что взялись ее подслащивать. Итог - переусердствовали.
Зритель внимательный, мыслящий должен был возмутиться на такую похабную работу постановщиков. Должен был. Но нет - зал аплодировал стоя (как всегда, впрочем). Словно не заметила публика, что конец-то- приделан, что не лепится к той части, в которой постановка шла по Горькому. Стояли и хлопали, вытянувшись, как в строю, беспощадно сбивали ладони - не берегли себя зрители, не жалели. Потому что театр ведь!
Молимся мы на «святое искусство», принимаем искаженную правду (читай: ложь) и радуемся. Тем, кто принимает ложь в искусстве сегодня, скажу словами Андрея Находки из романа «Мать»: «Я не должен прощать ничего вредного, хоть бы мне и не вредило оно. Я - не один на земле! Сегодня я позволю себя обидеть и, может, только посмеюсь над обидой, не уколет она меня, - а завтра, испытав на мне свою силу, обидчик пойдет с другого кожу снимать.». (М. Горький. Мать. (Глава XVIII)).