О главном вопросе теории, о подходящих и неподходящих кадрах, а также о теоретических эмигрантах
2017-07-05 Dominik Jaroskiewicz (Dominik Jaroszkiewicz)
Одна из недавних публикаций («Диалектика революции или имманентность против трансцендентности») вне зависимости от своего действительного результата в заявленных узких темах лишний раз напомнила тот вопрос, который является главным для современного по накопленным достижениям теоретического сознания. А напоминание этого главного вопроса многого стоит, особенно если оно создаётся с опорой на российское теоретическое мышление и происходит из его тела.
По определению словарей «главный» значит такой, без которого нет иных. Главный вопрос - эта такой вопрос, без которого нет потребности осуществлять теоретическое мышление. Главный вопрос - это вопрос о революционном переустройстве всего общественного здания. То есть о приведении общественной жизни в соответствие с лучшими выработанными способами её организации на основе имеющегося материального фонда общественной жизни. Это вопрос о социальной революции, меняющей форму собственности.
Будучи продуктом совместного дела, любая мысль, любое проявление сферы идеального (ideele) не может не обращаться «назад», к осуществлению. Не мной было замечено (известны, как минимум, три источника из разных стран, среди них также упомянутый российский), что социальная революция имеет некоторые черты сходства с идеальным, с тем, что составляет «тело» теоретического мышления. Три фрагмента авторства мыслителя, которого называют советским Семеком, - Эвальда Ильенкова, - показывают это очень ярко. Приводимые ниже цитаты позволяют наметить узловые точки подхода к такому явлению, как социальная революция. Что-что, а теоретические перегибы в любую сторону против намечаемого Ильенковым подхода очень хорошо должны быть известны читателю, если он успел измазаться в том, что сейчас почему-то ещё называют «политической литературой».
Итак, извлечения из работ Ильенкова:
Определение идеального сугубо диалектично. Это то, чего нет и вместе с тем - есть. Это то, что не существует в виде внешней, чувственно воспринимаемой вещи, и вместе с тем существует как деятельная способность человека. Это бытие, которое, однако, равно небытию, или наличное бытие внешней вещи в фазе её становления в деятельности субъекта, в виде его внутреннего образа, потребности, побуждения и цели.
http://caute.tk/ilyenkov/texts/enc/ideale.html
Идеальная форма вещи - это не форма вещи «в себе», а форма общественно-человеческой жизнедеятельности. Это форма человеческой жизнедеятельности, но существующая вне этой жизнедеятельности, а именно - как форма внешней вещи. И наоборот, это форма вещи, но вне этой вещи, и именно как форма жизнедеятельности человека, в человеке, «внутри человека». А поскольку в развитых её стадиях жизнедеятельность человека имеет всегда целесообразный, то есть сознательно-волевой, характер, то «идеальность» и предстаёт как форма сознания и воли - как закон, управляющий сознанием и волей человека, как объективно-принудительная схема сознательно-волевой деятельности.
http://caute.tk/ilyenkov/texts/vf/pridealb.html
Идеальная форма - это форма вещи, но вне этой вещи, а именно в человеке, в виде формы его активной жизнедеятельности, в виде цели и потребности. Или наоборот, это форма активной жизнедеятельности человека, но вне человека, а именно в виде формы созданной им вещи. «Идеальность» сама по себе только и существует в постоянной смене этих двух форм своего «внешнего воплощения», не совпадая ни с одной из них, взятой порознь. Она существует только через непрекращающийся процесс превращения формы деятельности в форму вещи и обратно - формы вещи в форму деятельности (общественного человека, разумеется).
http://caute.tk/ilyenkov/texts/vf/pridealb.html
Первый и самый очевидный вывод из приведённого выше - это известное положение: социальная революция либо наступает, либо не существует. Было ли это положение познано оттого, что оно известно? Вряд ли.
Теоретический разбор революционных процессов, вышедших на политический уровень в 1525, 1789 или 1917 годах, может быть очень и очень полезен для выяснения предпосылок проявления новой стадии всемирного революционного процесса. Поиск ближайших предпосылок революционного процесса в области теоретического мышления не может не снизить на несколько порядков масштаб исследуемых явлений. А поскольку теоретические предпосылки революционного процесса относятся к его необходимым предпосылкам, то их исследование может помочь оценить шансы того, чтобы ближайшие массовые выступления не превратились в бунт.
Эти мысли появились у меня после просмотра конспекта публичной полемики (Panel wokół Wykładów Marka Siemka), которая проходила в старом корпусе Университета Варшавского 15 июня 2015 года и была посвящена попыткам выяснить значение изданных и весьма широко известных в польских теоретических кругах лекций Семека. Совершенно новый оттенок этим мыслям над конспектом придало чтение одного из недавних (2016 г.) номеров журнала «Практы́ка тэорэты́чъна» (Praktyka teoretyczna), который вышел под лозунгом «Революция и диалектика».
Кроме того, начавшиеся в ноябре 2016 года семинары по II тому «Капитала» Карла Маркса заставили получше присмотреться к состоянию отечественного теоретического сообщества. Научный координатор семинаров Ма́цей Шли́ндер (Maciej Szlinder) подтвердил, что проведение половины двухдневных семинаров в Варшаве и половины в Познани - это сознательный выбор, который имеет ввиду не только географическое удобство, но и преодоление некоторого разобщения варшавских и познаньских марксистских сообществ.
Упомянутый номер журнала «Praktyka teoretyczna» был посвящён не только проблемам научного коммунизма (этим уже не удивишь читателей польских теоретических журналов), он был посвящён именно узловой проблеме научного коммунизма - соотношению диалектического мышления современного материалистического типа с успешной практикой социальной революции. Первая секция этого номера была названа «Гегелевская диалектика и Великий Октябрь» („Heglowska dialektyka a Rewolucja Październikowa").
Первая статья этой секции авторства Бартоша Вуйцка называется «Лекции революционера: Ленин читает Гегеля». Вторая статья этой секции - «Ленин как читатель Гегеля», которую написал Статис Кувелякис (Stathis Kouvelakis), посвящена гипотезам, которые можно построить на основании ленинских «Тетрадок по философии» (Lenin jako czytelnik Hegla. Hipotezy z lektury Leninowskich Zeszytów filozoficznych poświęconych Nauce Logik).
Не лишне будет заметить, что Кувелякис преподаёт сейчас в Лондоне и самоопределился как автор известного англоязычного журнала «Якобинец». Как знаток французской теоретической литературы он в своё время смог выучить английский язык и сейчас пытается соединить лучшие теоретические достижения Великобритании и Франции. Теоретические сообщества этих стран сейчас находятся в весьма незавидном положении, но оно постепенно улучшается и уже появляются не только немецко-французские, но и немецко-британские контакты. Не так давно восточные немцы сообщили, что на них вышли несколько британских теоретиков, которые изучили немецкий язык и приняли обычный немецкий регламент обмена материалами. Этот факт осознания британцами своей теоретической слабости, дошедшей до необходимости изучения немецкого языка и обращения в Восточную Германию весьма показателен. Немцы без всякого указания на известное место из «Двух моделей межсубъектности» Семека сообразили, что «Наступает время изучения английского языка. Приближается то время, когда без знания английских источников можно будет упустить нечто важное в области материалистической диалектики и научного коммунизма».
Могут сказать, что в Британии постоянно присутствует фоновая адекватность, которая никак не влияет на практику и (следовательно) на оздоровление теоретической ситуации. Отчасти это правда, и, прочитав статью о Морисе Корнфорте, этому можно даже поверить, но современная ситуация, отмеченная избранием Трампа и референдумом о выходе Великобритании из Союза Европейского подсказывает, что внимание к англоязычной теоретической литературе в ближайшее время может оказаться более благодарным делом, чем это десятилетиями считалось в Польше. Наконец не так уж смешна может оказаться та шутка, что у польского теоретического сообщества может оказаться недостаточно знатоков английского языка для отслеживания процессов на переднем крае исследований в области научного коммунизма. В Польше долгое время (с начала 1980-х примерно до 1998 г.) был перекос в сторону изучения российских источников, который можно до сих пор наблюдать на примере известного сайта «Диктатура пролетариата». Потом российские теоретические источники из-за своей непригодности стали вытесняться немецкими. Российская псевдо-теория оказалась вытеснена немецкой квази-теорией. Появились шутки, что РотФукс это журнал для немецких стариков и польских социалистических школьников.
Но, кроме шуток, факт, пробившийся во внезапном избрании Корбина и небывалой по польским и немецким (!) меркам популярности журнала «Якобинец» заслуживает теоретического внимания и практического уважения. Кстати, вторая секция упомянутого №20 журнала «Praktyka teoretyczna» под названием «Революция на периферии» из двух статей целиком собрана из переводов авторов, близких по способу мышления к сообществу англоязычного журнала Якобинец. Правда один из авторов уже умер, но для характеристики актуального теоретического положения это безразлично, ибо названный факт никак не может модифицировать «дух» переведённых работ, которые как в англоязычном сообществе, так и в Польше были признаны актуальными в соответствующих кругах.
Что особенно расстраивает в наблюдении за теоретическим процессом в Европе, так это ситуация к востоку от Буга и, в особенности, в России. В принципе, сложно не согласиться с простой и очень распространённой оценкой, что мы имеем дело с предательством. Однако в гносеологическом смысле эта оценка для Польши бесполезна (она ничего не проясняет и не помогает лучше понять произошедшее), а для России прямо вредна. Ибо если в России попытаются проанализировать своё положение отталкиваясь от вполне достоверного определения «предательство», то это грозит почти неизбежным переносом внимания на конкретных предателей (в работе «Революция и контрреволюция в Германии» Энгельс специально предостерегал от таких «объяснений»). После изучения конкретных предателей внимание будет прочно отведено в сторону от тех сфер, которые несли в себе неумолимые тенденции общественного развития - от советской промышленности и от отражавшей её положение советской политической экономии. А без внимательного изучения советской промышленности понять российское настоящее невозможно. Например, численность российского пролетариата сейчас в несколько раз превосходит численность всего пролетариата романовской монархии в 1913 году. Даже статистика по российским промышленным рабочим будет не в пользу 1913 года. И конкретно статистика по металлистам тоже. Но ведь в том то и дело, что дело не в конкретных цифрах (они неоднократно публиковались на российском сайте «Рабочий путь»), а в состоянии политической и теоретической борьбы в России. Понятно, что в смысле материалистической диалектики квазитеоретические сообщества США весьма слабы, но тот факт, что в России нет соизмеримой массовости даже квазитеории, весьма настораживает. Желательным этот факт можно признать только в том случае, если отвращение к квазитеории связано с усиливающимся авторитетом теории подлинно международного уровня. Увы, последняя тенденция пока не имеет чёткого проявления в России. И даже массового появления местных сообществ, ориентирующихся на «проясняющее себе мышление» пока что не произошло. Понятно, что способствовать в современном мире социальной революции, соблюдая не её логику, а любую иную логику, это значит сознательно превращать её в бунт. Между тем, внимание к ленинским достижениям в логике в современной России более чем недостаточное. Соответствующий раздел тематического каталога журнала «Praktyka teoretyczna» вообще не содержит переводов российских источников. И это вовсе не потому, что «Ленинская диалектика и метафизика позитивизма» известна в Польше в чешском переводе, а «Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса» в словацком. Это потому, что в России не существует журналов по научному коммунизму. Проблема не в том, что таких журналов нет в публичной продаже (в Польше тоже большинство подобных журналов не уходит в публичную продажу), а в том что их нет. Даже простое заявление о желании работать в сфере теоретического мышления до сих пор сделали лишь несколько российских сообществ. Свою попытку ревизии «Науки Логики» не представило пока что ни одно и них. Никак не хочется вспоминать тут Кувелякиса из Лондона, который в более чем нездоровой обстановке смог представить цельные результаты попытки разобраться в ленинском конспекте «Науки Логики» в связи с оригинальной работой Гегеля и «Капиталом». Лондон долгое время считался вместе с Москвой «мёртвым городом», где теоретическое мышление не имеет организованного выражения, где даже духовной основы для партии социальной революции не существует. Но вот читателю была дана ссылка на автора, который превращает Лондон в рассадник всяких нежелательных для частных собственников идей, а представить нечто подобное из России (даже не из Москвы) так никто и не смог.
Поскольку мы ещё помним убогое состояние теоретического сообщества в Польше (а Семек, умерший в 2011 году едва застал первые признаки улучшения ситуации), то рискнём указать на некоторые популярные ошибки, которые нам приходилось совершать в поисках той практики, которая поможет дать ответ на главный вопрос теории.
Первая ошибка заключается в том, что зоологи называют поисковой реакцией. Это стремление найти подходящие кадры для совместной теоретической работы. Правильный ответ - нужно работать с неподходящими кадрами, создавая из них подходящие кадры. Иными словами, изучив слабые места государственной машины, нужно пытаться охватить теоретической работой все ближайшие слои и группы, которые вообще смогут приложить для распространения теоретического мышления больше усилий, чем было вложено в их интеоретизацию. Пока польское теоретическое сообщество действовало по логике подбора, оно сохраняло раздробленность, и Семек не чувствовал себя вполне полезным в Польше. Но лишь только начались первые успешные попытки забросить самостоятельное мышление в любые подходящие для него среды, как значение наследия Семека для таких сообществ начало стремительно расти, как начал стремительно расти интерес к научному коммунизму даже в среде «акадэмічнага багна» как называют тупых и трусливых академических работников белорусы. И вот уже в Польше есть, как минимум, два журнала, уделяющие большую часть площади своих номеров проблемам научного коммунизма, проблемам теоретического мышления, главному вопросу теории.
Особая оппортунистическая опасность в настоящий момент состоит в том, чтобы под предлогом более благоприятного положения дел у соседей изучать соседний язык и в рамках чисто животной «поисковой реакции» вливаться в соседское теоретическое сообщество, распространяя ленинизм где-нибудь, где есть «понимающие люди», но только не там, где пришлось начать работу. Кто-то может узнать в показанной схеме Семека, который пережил наиболее неблагоприятное для польской теории время в Германии. Кто-то вспомнит симпатизирующего одной из неисчислимых троцкистских политических фракций Збигнева Мартина Ковалевского из «Le monde diplomatique - edycja polska» - постоянного участника польских конференций по научному коммунизму, который пережил пик польского позитивизма во Франции. Есть совсем экзотические примеры вроде осевшего в Берлине англичанина, которого трудно отличить от восточного немца. Недавно приехавший из Латвии товарищ, рассказывал, что подобные биографии существует и на востоке. Словаки и литовцы, переезжающие в Польшу для лучшего усвоения научного коммунизма, уже никого не удивляют. Один из моих знакомых недавно встретил даже украинку(!), которая приехала в Варшаву изучать научный коммунизм (имея, разумеется, более благовидный академический предлог и более чем непрочные планы на заработок). Впрочем, восточные и западные немцы приняли ещё в прошлом десятилетии небольшой (до 10-15 человек) поток поляков с теми же самыми намерениями, что у Семека. Наконец, обогащённый латвийской и не только латвийской справкой товарищ сообщил мне недавно, что существует несколько фактов, указывающих на то, что в поисках теоретического мышления некоторые люди побежали из России. Полагаю разумным подчеркнуть, что все приведённые варианты перемещений нужно рассматривать как качественно сравнимые. Но значит ли это тогда то, что Семек именно в присоединении к западнонемецкому теоретическому сообществу проявил оппортунизм? Конечно такая позиция имеет свои обоснования, но хотелось бы обратить внимание не её отличия от современной ситуации.
Что было во времена Семека, что мы имели незадолго до Чрезвычайного положения? Мы имели огромные организационные трудности к востоку от Одры. Поражённое позитивизмом мышление Демократической Германии могло быть передним постом теоретического мышления, но из этого окопа не могло начаться наступление. В Народной Польше безраздельно господствовал позитивизм. Шафф и Колаковский едва ли могли получить внутри Польши организованный отпор. Достаточно сказать, что даже Семек был связан с Колаковским серьёзными источниковедческими консультациями. И то, что дух наследия Семека резко противостоит духу наследия Колаковского, нисколько не упрощает проблему и не делает правдоподобной гипотезу о возможности отпора позитивизму изнутри Народной Польши. Не стоит наверное говорить, что именно в конце 1970-х годов давление на Ильенкова достигает максимума, а его организационные способности и возможности минимизируются. Именно во время Чрезвычайного положения Анатолий Канарский преодолевает наибольшее сопротивление в попытках «побороть всех», которые подорвали его здоровье. Одним словом, ситуация начала 1980-х годов была в высшей степени безрадостной для самых небольших организованных сообществ теоретического мышления в Польше и России. Не то мы видим сейчас. Очень обнадёживающие признаки видны в англоязычном сообществе, расширяются сообщества теоретического мышления во всех странах от Рейна до Днепра: даже белорусы недавно открыто изъявили желание заниматься самоинтеоретизацией - теоретическим и политическим самообразованием. Известная литовская политическая организация «Frontas...» всё чаще повторяет формальные присяги творческому марксизму - это тоже тенденция в здоровом направлении, хотя и не очень действительная. В этих условиях люди, которые совершают эмиграцию, выглядят не всегда хорошо. Безусловно, они сильно обеспокоены удобством теоретической работы, а ведь оппортунизм это и есть выраженное стремление к удобству, а не к практической успешности дела в его целокупности. Разумеется, упомянутые эмигранты являются обычно людьми с развитой чувственной сферой. Они отлично различают состояния общественного сознания и направленность его изменения. Увы, они не осознают себя как проявление тенденций оздоровления, а обычно очень сильно сосредоточены на своей мнимой исключительности для своего национального контекста деятельности. Во времена Семека подобная точка зрения имела основания, но сейчас она почти безосновательна. Конечно, англичанин из восточного Берлина превосходно умеет декламировать Брехта и Шиллера, умеет даже прижать к стене оппонента уместной отсылкой к аншлюссу 1990 года и сказать пару слов в пользу реального единства Германии. Конечно украинка в Варшаве отлично пела «Mury» почти без акцента и очень быстро обогатила свой ум знанием неприглядных фактов из деятельности разных официальных «героев Украины». Вопрос только в том, как могут быть полезными эти люди для Британии и Украины. Дело в том, что если где-то случится резкое улучшение теоретической ситуации или даже политические пробы, то знатоков господствующего на просторах исторического действия языка любое теоретическое сообщество может создать изнутри себя за 5-7 лет. Немцам вовсе не так сложно изучить английский как может казаться по эпохе, когда к изучению английского языка нет никаких умственных побуждений. И у поляков проблемы с немецким языком не столь огромны как кажется тому, кто не читал немецкие работы Семека. Лишь российские сообщества вполне довольны плотной языковой самоизоляцией, если не считать нескольких теоретиков уходящего поколения, которые знают польскую, немецкую и болгарскую теоретическую литературу по оригиналу. В указанном смысле слома языковой изоляции люди типа названных эмигрантов могут быть весьма полезны. Вопрос только в том, смогут ли они быть полезными в деле пробуждения теоретического мышления на своей родине? Если дело там закончится относительными успехами, то помимо их вклада, а если неудачей, то окажется что безумное для революционера целеполагание на провал революции оказалось условно практичным. Кажется, это не самые сильные нравственные позиции для эмигрантов. Но есть у них и оправдывающий фактор. Обычно это господство шовинизма и вообще любых узких, местечковых и сверхузских взглядов в том сообществе, от которого эмигранты вынуждены отделяться. Например, представить Литву способной к теоретическому мышлению невозможно. В настоящий момент нет никаких признаков того, что в литовском обществе возможно действие революционных классов. Сложнее дело обстоит с болгарскими эмигрантами в Германии, совершенно особую проблему представляет проблема возможного теоретического единства Югославии, в теле которой находят от 1 до 6 национальных теоретических сообществ микроскопического масштаба (суммарное население всей Югославии не превышало 24 миллиона человек). Однако эти частности нисколько не должны затмевать общего вопроса, без которого они сами не могут быть решены. Фактически это вопрос нравственного выбора эмигранта. Эмиграция в Берлин для англичанина это признание того, что он не может выдерживать напряжение противоречий, которое характерно для британской теоретической и организационной ситуации. А ведь способность выносить напряжение противоречия это не только фактор индивидуального участка практики, но и фактор революционной теории и вообще революционного процесса. Понятно, что иногда работа в области материалистической диалектики где-нибудь вообще невозможна (похоже, так было у Семека), но ведь само исследование такой возможности или невозможности тоже требует умения выдержать напряжение противоречия. И потому решение об эмиграции может быть очень часто расценено как проявление слабости, хотя сами эмигранты почти всегда не видят в своей жизни никакого более сильного поступка. Ситуация сильно усложняется тем, что знать свою страну очень непросто. Ещё Себастьян Франк в 1530-х годах писал, что немцы лучше разбираются в индейцах, чем в немцах. Поэтому успешные теоретические сообщества у соседей всегда заметнее чем местные попытки теоретического мышления, об успешности и масштабности которых нельзя вполне заключить изнутри. То есть заключить конечно можно, но только приобретя то самое диалектическое мышление, для получения которого нередко отправляются в эмиграцию. Хуже того, не владея диалектическим мышлением, эмигранты нередко очень превратно представляют себе даже теоретическую конъюнктуру на второй родине. Для тех, кто занимается исследованием иностранной теории в Польше, нет ничего удивительного в специальном жанре справочных документов, который предполагает выписку наиболее интересных публикаций и выступлений на конференциях по научному коммунизму. Подобный справочный документ позволяет человеку, ничего не знающему о теоретической ситуации в какой-либо стране, найти точки входа, опираясь на которые можно, с помощью знания языка, оригинала быстро войти в тематический контекст. Казалось бы, что может быть полезнее такого документа для эмигрантов? Увы ни в одном из известных мне случаев эмигранты не занимались составлением подобных документов. Во всех известных мне случаях теоретическое благополучие эмигрантов было основано почти всецело на том, что они попали «в хорошие руки», а не в лапы фриков (так называют в Британии претенциозных идиотов с большими амбициями и небольшими знаниями) или провокаторов, неважно - благонамеренных или злонамеренных. И потому важнейшим выводом, который нужно представить вниманию читателя, является необходимость составления обзорно-ознакомительных картотек для любого, кто желает сколь-либо полно ознакомиться с состоянием теоретического мышления какого-либо - дальнего или ближнего - теоретического сообщества. Без этого нет смысла думать не только об эмиграции куда-либо, но и вообще о знакомстве с материалистической диалектикой, ибо процесс её выработки и развития меньше всего является таким процессом, который замкнут в национальных или языковых рамках.