Чем заняться белорусам? (взгляд из-за речки)
2017-03-24 Mikołaj Zagorski, перевод-адаптация с белорусского Dominik Jaroszkiewicz (Mikołaj Zagorski, Dominik Jaroszkiewicz)
«Што рабіць на Беларусі?» - читателя вряд ли удивит, если он узнает, что этот вопрос был поставлен вовсе не белорусом, что прислал его литовец. Потому, что вопрос этот предполагает всё-таки определённое понимание белорусской действительности и её вполне ясную оценку, заключающуюся в возможности ответа. Белорусы давно от подобных оценок далеки. Немногочисленная белорусская эмиграция в Польше почти единогласно на поставленный вопрос отвечает: «Нічога не зробіш». Этот ответ не зависит от политического самоопределения отвечающего, что может показаться читателю необычным. Иные, будто для большей весомости, ответят на польском. Обычно это те, кто поддерживал или поддерживает БНФ[1]. Те самые люди, которые сходятся с самыми профашистскими пилсудчиками в том, что почти никто из поляков не должен изучать белорусский язык. Тут, разумеется, несколько иные мотивы, но для результата это безразлично.
2011 год навсегда закончил период относительно стабильной белорусской промышленной деятельности. Несмотря на противоположные политические установки режимов Лукашенко и PiS, угнетённое состояние промышленной деятельности очень сильно объединяло многие сферы белорусского и польского сознания. Польская промышленность вообще почти не знала периодов развития относительно свободного от кредитного давления международной частной собственности. Не успела она стабилизироваться в своей структуре к моменту смерти Болеслава Берута, как уже через 15 лет Герек затащил Народную Польшу в глубокую долговую воронку капиталистических банков. На уровне симптомов, но не коренных причин, с ухудшением условий труда и жизни пыталась бороться «Солидарность», но ничего подобного не может возникнуть у белорусов. Там не может быть субъектности в ложном направлении потому, что там вообще нет субъектности. Очень сложно поколебать в белорусской культуре и почти безошибочном белорусском сознании извлечённое из немецкого фольклора положение Энгельса, гласящее, что «ошибок не совершает тот, кто ничего не совершает».
Белорусский теоретический коммунизм, который никогда не отличался большой силой, тихо умер примерно одновременно с укреплением режима Лукашенко. Этот режим был не в пример прогрессивнее всего того, что было рядом. Но он, подобно всем соседям, не мог нести развития, он мог быть лишь замедленным откатом. Мышление не нужно для замедления отката. Оно нужно для движения вперёд или подготовки к неизбежному откату. Но если откат начался, то осмысливать его поздно, ибо перегруппировать силы уже невозможно.
Как известно, чтобы осуществлять мышление в эпоху отката (именно мышление, а не откат мышления) нужна немалая мыслительная культура и самая минимальная, но воспринимаемая поддержка этого мышления в массах или хотя бы стабильных группах того или иного классового положения. Этого, конечно, не могло быть у белорусов. Восточная Германия - аннексированные территории - находится в области теории в подобном же положении. Но если консервация стала официальным политическим делом Белоруссии, то у восточных немцев она стала подпольным теоретическим делом. Поэтому неудивительно, что для наблюдателя состояние теории у восточных немцев совпадает с состоянием промышленности у белорусов. Во всех случаях задатки были вполне значительные и заслуживающие уважения, действительность же весьма мелочна и убога. С белорусской теорией, однако, помимо прочего, сработала ещё и «логика отсечки», известная из экономической теории колониализма или квантовой теории полупроводников. Уровень белорусской теории перед политической катастрофой оказался весьма низким для того, чтобы преодолеть «запретную зону», чтобы перепрыгнуть эпоху острой реакции. В 1997 году потому в разных формах и с разной организованностью, но мышление осуществляли в России, в Польше, на Украине, но только не у белорусов. Ибо прошлый уровень белорусского мышления оказался слишком низок, чтобы отозваться в приходящих поколениях. У соседей же полного опустошения не получилось, хотя нигде воспоминания о мече царя Дамокла не оставляют участников сообществ теоретического мышления.
Белорусский политический коммунизм тихо умер достаточно давно. Его самые значительные фракции растворились к 2000 году в административных и/или «виленско-вашингтонских» (можно сказать даже «евроинтеграторских» по аналогии) шеренгах. Обе крупнейшие организации белорусского политического коммунизма целиком перешли на сторону врагов коммунизма и провозгласили в качестве основного лозунг справедливости. Тот самый лозунг, который активно использует в качестве ударного халифат пана аль-Багдади, который делают ударным противники Чавеса (их партия называется «Справедливость выше всего» или «Приоритет справедливости»), которым не против побаловаться Die Linke и КПРФ. В убивающей мышление погоне за справедливостью естественно теряется не только практическая направленность на коммунистическое общественное переустройство, но даже теоретическое понимание того, что это такое. Та часть белорусского политического коммунизма, которая это понимает и пытается не участвовать во всём этом, однако, точно так же слабо представляет себе, чем нужно заниматься в настолько пустую эпоху и, что естественно, не достигает собственно политического уровня даже по белорусской мерке. В отношении остатков белорусского политического коммунизма официальные преследования сопровождают только стремление изменить наличное положение, status quo. Во многих других сферах белорусской жизни происходит то же самое, следовательно, в положении белорусского политического коммунизма нет ни заслуги политичности, ни заслуги коммунистичности. Никакого административного сопротивления почти во всех сферах жизни не встречает только продолжение разложения.
Всё же нужно признать, что Белоруссия не отстаёт от соседей, что она даже оказывается первой в сомнительной чести полного разделения политики и коммунизма. Белорусам не нужно привыкать, что публичная политика даже на уровне маскировки и демагогии полностью отделена от коммунизма, а он от политики. В отношении коммунизма, всё равно политического, теоретического или практического Белоруссия, уже как десятилетие является пустыней. Все предшествующие факторы белорусской политической, научной и мыслительной жизни не укоренены в современности даже в форме бессильных устойчивых воспоминаний. В области передовой чувственности сейчас обнулено всё то, что наработало Цётка. В области политической экономии обнулено всё то, что наработал Ведута. Политическая публицистика современной Белоруссии ни в малейшей мере не напоминает достижения газеты «Мы и время» в начале 1990-х годов. Сейчас эту газету (она сохранилась, но сменила редакцию и направление) очень трудно читать любому культурному человеку как и большинство остальных белорусских газет, в особенности проофициальных. Вернётся ли ко всем этим своим достижениям Белоруссия? Это серьёзный и непростой вопрос, ибо даже массовые акции против «Декрета №3»[2] сами по себе не поселят субъектности в белорусском народе.
Вопрос политической жизни режима Лукашенко это не вопрос. Настоящий вопрос состоит в том, насколько быстрее следующий режим будет проводить разобобоществление всего, что будет казаться обобществлённым. И готовиться белорусам нужно потому не к краху режима Лукашенко, а к той борьбе, которая возникнет после него. Здесь одной «простой субъектности демонстраций» будет недостаточно. Здесь нужно будет думать своей головой задолго до того, как реальные комбинации проявятся в действительности. Нужно быть готовым к любой комбинации, а первым общепризнанным мастером мышления о новых и никогда не возникавших ранее ситуациях является, как известно Сократ. Именно сократическая диалектика является остовом и внешней формой для всех позднейших форм диалектики. Именно без этой элементарной предпосылки невозможно говорить об освоении современной материалистической диалектики, то есть ленинизма. Но даже до простого сократического способа саморасширения девственно чистому мышлению белорусского освободительного сообщества сейчас весьма далеко. А ведь без теоретического понимания перехода педагогики в политику и политики в педагогику никакой политический результат, достигнутый в пользу трудящихся классов закрепить не получится. Получится известное явление, которое называется Євромайдан.
Разумеется, теорией будет поздно или невозможно заниматься в период политического натиска. И его отдалённость это не недостаток нашей эпохи, а, скорее, её преимущество. Ведь в эпоху политического натиска нужно будет наносить хорошо продуманные удары. Но если их загодя не продумать, то можно попасть ударом по частям своего собственного тела. Глупо будет жаловаться, ведь в современной белорусской пустоте есть и время для размышления и простор для освоения теоретического мышления (интеоретизации), которым никакие заметные группы белорусов ещё не охвачены.
Этот факт мог бы стать основой белорусской силы и славы. Ведь он означает только и всего, что белорусам нечего ремонтировать, что им можно возводить свою теорию и свои политические организации по самым лучшим мировым образцам на пустом месте. Увы, белорусский кругозор оказался столь узок, что этот факт не нашёл заметного выражения в белорусском сознании даже после того, как все соседи (кроме Литвы и Латвии) потеряли политический коммунизм.
После небольшого приведённого обзора всё так же стоит вопрос: «Што рабіць на Беларусі?» Ибо хотя ответа на него не было, надлежащая основательность этого ответа уже должна быть понятна читателю. Простые рецепты в белорусском прошлом не сработали и явно не сработают - именно они завели в тупик. Остаётся думать.
Исходить стоит из фактов, а не из принципов. Принципы неизбежно проявят себя при сравнении факта со всем предшествующим историческим развитием. Главные факты таковы:
Политический коммунизм также невозможен для белорусов, как и для всех их славянских соседей.
Белоруссия никогда не имела развитого теоретического мышления.
Исходя из этих фактов, невозможно найти исторические примеры того, чтобы без революционной теории было возможно революционное движение, коммунистическое переустройство всего общества в бесклассовое и нетоварное.
Белорусы могут считать, что это преобразование не является исключительным делом Белоруссии. Это правда. Оно вообще не является ничьим исключительным делом, и потому его должен во всей целостности понимать каждый, постольку, поскольку он объективно отделён от иных. Кроме того, каждый должен во имя практического успеха всего дела видеть особенности своего участка работы глазами всех иных. Именно поэтому белорусам нельзя надеяться на то, что в критический момент по одной из четырёх железнодорожных линий в Минск приедут умные люди и расскажут во всех деталях, «што рабіць на Беларусі». Начать стоит с того, что эти умные люди, даже если они откуда-нибудь и приедут, просто никого не найдут, потому что никто не сможет понять, что они умные. Ведь действительно умный человек приезжает в другую страну не для того, чтобы навязать свой результат и способ мышления, а для того, чтобы пробудить в других их собственное мышление. Повторим: их собственное мышление. Это нужно разъяснить по словам совсем не одним только белорусам. Во-первых «их»: мышление должно пробуждаться всей полнотой белорусской жизни. Во-вторых, «собственное»: мышление должно осуществляться с полной ориентацией на собственную ответственность за его практичность, то есть с полной ориентацией на перепроверку всего, что ей поддаётся при данном уровне развития сообщества теоретического мышления. В-третьих, «мышление»: мышлением не называется отражение убогой действительности белорусской, польской, украинской или любой иной. Мышление - это постановка целей и умелое проведение их взаимного подчинения во всех случаях выбора вариантов действия. Этим мышление отличается от пассивного отражения, и поэтому оно совпадает в современности с направлением на коммунистическое переустройство общества, тогда как простое «созерцательное» отражение является одной из примитивных идеологических форм, способных развиться в теоретический позитивизм или практический алкоголизм.
Встаёт вопрос: как белорусам породить теоретическое мышление, которого у них нет и которое им невозможно предоставить в качестве результата? Возможен только один вариант ответа на этот вопрос - повторить историческое развитие тех наций, которые стали теоретическими. Повторить - не значит скопировать. Повторить - значит осуществить такой же выбор вариантов, который осуществили те, кто достиг успехов. Но, разумеется, не за то же самое время, а настолько быстро, насколько позволяет умение вести дело так, чтобы каждый выбор получал надлежащее закрепление в сознании и умении. Пройти насколько возможно сжато, но по существу полно развитие тех, кто добился лучших результатов. В то же время, главная предпосылка или начальная точка этого пути не может совпадать ни с одной такой соседской главной предпосылкой, ибо обособление Белоруссии нельзя не принимать за факт, если видеть в нём проблему. А я надеюсь, что местечковые идеологии белорусы не считают своим достоинством. Ведь, наверное, именно поэтому они так легко ассимилируются во всех соседей: в украинцев, в великороссов, в поляков и даже в литовцев (это народ балтийской языковой группы).
Каково же выражение этого специфически-белорусского исходного пункта ограниченности, с опорой на который эту ограниченность нужно преодолевать, чтобы нужным образом внести вклад в дело всемирного коммунистического преобразования? Это выражение нельзя обнаружить в концентрированном виде нигде, кроме белорусской литературы.
Раз без революционной теории не может быть революционного движения, то нужно помнить, что революционная теория - это всё-таки теория. Как таковая она может угнездиться в самой уродливой практике, но чтобы развиваться, нужно иметь точку закрепления и направления расширения. Всего этого белорусская действительность пока не имеет, всё это должно быть в ней частью найдено, частью создано. А для любого теоретического развития основой является чувственное развитие. Именно искусство концентрирует небезразличное для человека, даёт ему ставить широкие вопросы, на которых можно упражнять теоретическую способность. С безразличным же отношением к окружающему миру говорить о теории, тем более о революционной теории и продолжающей её практике не приходится. Поэтому белорусская литература оказывается необходимой тренировкой чувственной способности точно так же, как она является необходимой предпосылкой определения точек роста всего движения трудящихся классов. Во всяком случае, в обход белорусской литературы найти эти точки в условиях полного спада освободительных стремлений невозможно. Хотя бы указать на эти точки соседи тоже не могут, ибо они сами находятся далеко не в лучшем состоянии.
Белорусам может показаться удивительным, что извне столь явно толкают их к попыткам закрепления и расширения чувственных и теоретических способностей, пригодность которых в ближайшей перспективе для белорусской практики, переводя оборот на язык дипломатии, «очень не очевидна». Но в действительности Белоруссия - очень удобное место для теоретических занятий. Она не столь нищая как Индонезия, не столь капитализированная в мелочах как США, не столь разобщённая, как Россия и не столь опустошённая, как Украина. О том, что успех белорусской теории очень возможен, говорит простой факт: все её крупные соседи являются теоретическими нациями, некоторые имеют живые сообщества диалектического мышления. Люди, сказавшие веское слово в научном коммунизме и выработавшие относительно недавно одни из лучших в мире способов интеоретизации, все считали Белоруссию соседней страной: и Эвальд Ильенков, и Марек Семек, и Валерий Босенко. Среди недавно живших виртуозов научного коммунизма Эвальд Ильенков и Анатолий Канарский происходили из областей, непосредственно примыкающих к белорусским границам. Белорусский язык имеет не менее 80% общей лексики с украинским, не менее 70% - с российским, не менее 60% - с польским. Это означает, что белорусам после весьма небольших усилий доступны на языках оригинала труды Дембовского и Белинского, Люксембург и Ленина, Чернышевского и Босенко, Семека и Канарского, Ильенкова и Ладоша, Герцена и Каменского. Самые героические партизаны южноамериканских джунглей могут только мечтать о возможности настолько полно и настолько критически проверять обоснования своей тактики. Немецкое и итальянское освободительное движение может только мечтать о том, чтобы возвести своё здание с нуля на пустом месте и по самым лучшим образцам. И только белорусы не находят возможности действия.
Великий российский мыслитель и революционер Николай Чернышевский нашёл возможность для действия в романовской монархии, где существовали каторжные учреждения, а не угроза увольнения и утрата возможности зарабатывать. В этих условиях, когда с письменностью могла обращаться едва десятая часть живущих в России, он выработал расширяющее и уточняющее себя понимание всей цепочки действий - от наличного состояния до запуска нетоварных механизмов промышленности в условиях формального обобществления. Режим Лукашенко является охраной парка по сравнению с тюремной охраной, которой был режим романовской монархии.
Белоруссии нужен Лессинг. Нужно гласное пробуждающее мысль слово. Нужно слово, пробуждающее жажду переисследования всех предпосылок своей деятельности. У белорусов может быть невозможно политическое слово, им может быть ещё неинтересно слово теории, ибо чувства ещё не дают им сознание невыносимости и бесперспективности своего положения. Но пока существует широкая грамотность, превосходящая 98% населения, белорусов не может не интересовать всё то, что некогда прочувствовали классики её литературы. Ни одна теоретическая нация не обошлась без литературы мирового уровня. У немцев есть не менее пяти классиков мировой литературы (Гёте, Шиллер, Гейне, Гауптман, Брехт), не менее трёх у поляков (Мицкевич, Сенкевич, Прусс), не менее четырёх у великороссов романовской монархии (Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский), не менее двух у украинцев (Украинка и Франко). Наконец, Соединённые Штаты Америки, не являющиеся до сих пор теоретической нацией (и не имеющие соседей с подобным положением), имеют нескольких классиков мировой литературы (Лондон, Драйзер) среди своих писателей. Как минимум, один Якуб Колас среди классиков мировой литературы для белорусов - это очень неплохой результат. Ярослав Ивашкевич и Михаил Шолохов, Павло Тычына и Бертольт Брехт вполне могут послужить делу пробуждения белорусского мышления. Единственное, что нужно белорусам, это суметь умно посмотреть на наследие Коласа. Умно - это значит не с точки зрения литератора или формирования мнения, а с точки зрения понимания условий возникновения описываемых конфликтов и ситуаций. Причём не только и не столько описываемых, сколько исследуемых. Ибо классик мировой литературы только потому занимает это положение, что не описывает, а художественно исследует в образах реальную жизнь. И чем шире пласт этой жизни, тем увереннее положение автора среди классиков мировой литературы.
Как доказал Лессинг, как повторил в своих условиях Чернышевский, литература как движение общеинтересных образов может быть формой движения обездвиженного народа; может быть голосом немого народа; может быть лучом света в тёмном царстве. Склоняясь не к копированию, а к умному исследованию жизни в форме движения образов, литература не может не пробуждать теоретическую жизнь народа, активность его революционных классов. Разумеется, этот путь может быть не коротким, но иного способа порождения теоретического мышления в форме революционной теории, обеспечивающей уверенный успех революционной практики быть не может, по крайне мере история его не знает, и у десятимиллионной Белоруссии нет больших шансов отрыть иной путь, если его не нашли ранее большие стомиллионные нации.
Современная Белоруссия характеризуется не только отсутствием политического и теоретического коммунизма, но и отсутствием литературной деятельности. В рамках явления называемого «сучбелліт» белорусская грязь не исследуется, она лишь отражается, копируется и ... распространяется. Развитая и более-менее стабильная способность исследования действительности в образах, необходимо предшествующая способности исследования действительности в понятиях, не характерна ни для одного из участников «белорусского литературного процесса». Есть даже такие, для которых принципиально отсутствие творческих принципов!
Всё разрушено и лежит в развалинах. Это значит, что при должном и не чрезмерном трудолюбии любой писатель, способный исследовать, а не копировать и защищать наличную действительность, неизбежно произведёт огромный скандал во всём гадючнике, называемом «сучбелліт» и достаточно быстро получит весь накапливавшийся за двадцать лет бессловесной жизни фонд читательских симпатий. Награда при создании на пустом месте всегда бывает велика. А то, что место пусто, доказывается историей с пани Алексиевич. Нобелевскую премию получает, во-первых, писательница, которая является белорусской лишь по территориальному признаку; во-вторых, писательница, апологизирующая частную собственность, углубление и расширение которой принесло Белоруссии неисчислимые беды; в-третьих, писательница, герои которой имеют более дидактическое, чем самостоятельное значение, которые, по словам Добролюбова, «вряд ли способны к самостоятельной жизни». Можно согласиться с нобелевским комитетом, что среди территориальной белорусской литературы ничего лучше нет, что, не исключается, и среди российской литературы последних лет нет ничего лучше, но это не повод возвеличивать то, что для наших потомков вообще не будет литературой, что лучше объясняется механизмом распределения авторских прав, чем познавательными соображениями о существе литературного процесса. Как отмечал в серии статей 1842 года о цензурных законах Карл Маркс, писатель, конечно, должен зарабатывать, чтобы есть и писать, но горе ему, если он станет писать, чтобы зарабатывать и есть. Ещё в большей степени это было известно Готхольду Лессингу, который только поэтому сумел заложить немецкую литературу как проявление культуры широких немецких масс.
Белорусское слово пробуждения должно быть гласным и публичным. Оно должно уметь жертвовать формой, но не мыслительным содержанием для того, чтобы доходить до народа при любом режиме, тем более, если его репрессивность сильно преувеличена. В этом белорусам есть чему учиться у Лессинга и Чернышевского. Тем более, что государство, вступающее в область литературы всегда чувствует себя неуверенно, а государство, рискующее вмешиваться в гносеологические вопросы, неизбежно терпит в этой области полное поражение.
Белоруссии нужна не тайна политических инструкторов, не мелкие и грязные заговоры, а гласное смелое слово, приучающее думать своей головой. Белорусский горючий материал ещё слишком сыр от своих слёз, чтобы ложиться в таких фигуры, которые известны из польского и немецкого опыта. Надрываться белорусам нужно не в мелком политическом заговоре, а в разборе и переводе всех тех лучших достижений мировой мыслительной и художественной культуры, которые наработали соседи. Как указывал Вильгельм Либкнехт, сама возможность разрушающего действия на государственный аппарат коренится в понимании направления, необходимости и силы этих действий. Без понимания, или при отождествлении понимания с представлением, любые действия превращаются в растрату сил.
Нельзя говорить за белорусов, нельзя предлагать им готовые рецепты, но должно и можно предложить поискать реальные возможности, чтобы в самое ближайшее время начать бесповоротный выход из создавшегося невыносимого положения, из общенационального оцепенения. Опыт Щецинского Кружка Критики Марксистской в Польше и других сообществ, действующих по разные стороны от Буга, и пытающихся пробуждать мыслительную способность на основе распространения передовой чувственной способности, показывает, что условия для подобного начала теоретической работы можно найти в насколько угодно тяжёлых политических условиях - почти без всякой финансовой поддержки и при господстве клерикалов в официальной идеологической сфере. Нельзя верить в то, что никто из белорусов не способен к такой деятельности. Нужно верить, что в результате незнакомства с последними достижениями педагогики и науки о мышлении (изложенных, например, в работах Ильенкова) никто из белорусов даже не пытался искать отправную точку для публичной сознательной деятельности против стихийно создавшегося безмолвия. Это, разумеется, требует большего мужества, чем участие в различных демонстрациях, мелких политических заговорах и грязных разборках внутри политического коммунизма. Но без этого Белоруссия не имеет будущего, без этого она именно как нация, а не как государство, поддержит на погибель себе любую контрреволюцию, если только кто-то из соседей начнёт скидывать путы частной собственности. Это может быть решающим ударом в спину российской или немецкой революции, за которыми не может не быть всемирного значения. Равновесие борющихся сил будет нарушаться, как всегда, буквально лишним десятком людей, и в этом вопросе белорусы никак не могут считать себя лишней нацией.
Именно потому, что эпоха политического натиска относительно далека, уже сейчас ставки велики как никогда.